Может, они уже поджидают нас; луки натянуты, стрелы на тетиве, только ждут команды. Может, мы все вот-вот погибнем, в любую минуту, под дождем и в грязи. Знать это, разумеется, нельзя. Надеюсь, что сегодня я не умру.
Спуск по склону лощины занял у них очень много времени, возможно, времени субъективного, а не объективного, однако значение имеет то время, которое ощущаешь. Нигде никаких следов жизни, что в общем-то понятно. Либо это не та лощина, и никакой деревни тут вообще нет, либо это нужная лощина, и все жители сидят дома в тепле, где и положено быть всякому разумному человеку в такой день. Только идиоты и рейдерские отряды шляются под дождем и месят грязь. Идиоты, рейдерские отряды и те, кто безнадежно заблудился…
Магистр Джуифрез замер, глубоко вдавив каблуки в грязь, чтобы стоять прямо. Внизу, не более чем в сотне ярдов, среди клубящихся облаков, он увидел черепичную крышу. Проклятие, подумал он, поднимая руку, чтобы остановить отряд. Он попытался рассмотреть или расслышать что-нибудь, ну хотя бы что-нибудь, кроме стука дождя по шлему. Вокруг виднелись смутные очертания людей, размытые дождем и туманом; солдаты стояли, словно однажды виденное им стадо диких пони, неподвижно и бесцельно мокнувшее под ливнем.
— Это еще ни о чем не говорит, — пробормотал магистр шепотом и подал сигнал «Бегом марш!».
В следующий момент у него было более чем достаточно поводов для размышления. Происходящее в общем-то и впрямь смахивало на быстрое наступление. Здесь основная мысль, по-видимому, состояла в том, что если бежать достаточно быстро, то у тебя есть шанс не упасть. Три взвода Пятой роты («Аскетизм и усердие») неслись вниз по горе как беспечные, расшалившиеся дети, подпрыгивая и подскакивая, мчась и поскальзываясь, и все это среди мертвой, жуткой тишины, весьма пугающей. Им грозила вполне реальная опасность; если бы человек внезапно остановился (что было вряд ли возможно), то почти наверняка кто-нибудь налетел бы на него сзади и проткнул насквозь острием своей алебарды. Понимая это, каждый пытался бежать быстрее, так что весь отряд набирал скорость, несясь вперед, словно камнепад с горы, — сто пятьдесят солдат, опасаясь друг друга, убегают от своих же товарищей прямо в руки врага. К тому времени как земля у них под ногами начала выравниваться и впереди из тумана показались первые дома, алебардщики, подскакивая в грязи, словно плоские камешки по воде, развили такую скорость, о которой не могли мечтать даже атлеты. Нелепость, — подумал Джуифрез, — какая нелепость…
Вдруг перед ним — словно враждебное животное встало на дыбы — что-то выросло, какой-то длинный дом, скорее даже лачуга, и он мчался прямо на нее. Джуифрез попытался уклониться, но зацепился за угол и почувствовал, как удар вышиб из него весь воздух. Ноги подкосились, и он грохнулся на спину, ударившись затылком о землю, хотел крикнуть, но не смог. Магистр Джуифрез услышал, как где-то в тумане перед ним заголосила женщина, и увидел своих солдат, бегущих мимо с алебардами наперевес и совершенно беспорядочно. Опять раздались вопли и звон, как будто кто-то бросил охапку металлического лома, а затем первый крик боли, а не ужаса. Наверное, несчастный случай; алебардщик, держа оружие на изготовку, наткнулся на кого-то, простое столкновение, как две повозки наскакивают одна на другую туманным утром на углу улицы. Судорожно пытаясь вдохнуть, магистр Джуифрез услышал одного из своих сержантов, отдающего приказания, — он не разобрал слов, но узнал интонации: строиться, выровнять шеренги, на караул. Еще вопль, совсем близко. Контакт с врагом установлен.
Магистр Джуифрез с трудом сел и заставил себя дышать; этот рефлекс, похоже, из него вышибло, и ему надо было отдавать команды организму, чтобы наполнять воздухом и опустошать легкие. Алебарда наверняка где-то здесь… вот она, скользкая от грязи и неприятная на ощупь, словно нечто мертвое, выуженное из реки. Он подтянул алебарду к себе и с ее помощью сел прямее; колени слабые, дыхание затруднено, боли пока нет, но только благодаря шоку. Как только он сделал осторожный вдох, в тумане перед ним возникла какая-то фигура, высокий мужчина, не солдат, не воин Пятой роты. Инстинкт, который сложил с себя ответственность за дыхание, заставил его нацелить алебарду и нанести удар. Человек так и остался стоять. Острие пронзило насквозь тело, пока лезвие секиры не уперлось в него.