— Хорошо. Я сама подумаю.
Она взяла еще одну булочку и стала задумчиво жевать ее. Эмили выпрямилась и, закутавшись в шаль, приняла напряженную позу. Создавалось впечатление, что она ожидает какого-то удара и готовится его отразить.
— Я в самом деле не знаю, какие чувства Джордж испытывал по отношению к Сибилле. — Она опустила глаза и посмотрела на расшитую кружевами кайму шали. — Кстати, я совсем не уверена в том, что правильно понимала его чувства по отношению ко мне еще до того, как мы прибыли сюда. Возможно, я не так уж и хорошо его знаю. Смешно, но, когда я вспоминаю о том, как мы жили на Кейтер-стрит, и все, что там произошло, мне кажется, будто я думала тогда, что сама ни за что не совершила бы все те ошибки, что совершали Сара или мама. Ошибки, которые возникают из-за того, что многое воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Предполагается, что ты знаешь человека только потому, что он живет с тобой в одном доме и даже спит в одной постели, прикасается к тебе… — Мгновение она колебалась, пытаясь совладать с собой. — Считать, что ты знаешь его, понимаешь. Но, наверное, именно так и было. Я слишком многое в отношениях с Джорджем принимала за само собой разумеющееся — и, по всей видимости, ошибалась.
Она опустила глаза и сделала паузу.
Шарлотта понимала, что Эмили ждет от нее возражений, которым — если бы они были высказаны — она все равно бы не поверила.
— Мы никого не знаем до конца, — вместо возражений заметила она. — Да и не должны. Ведь такое знание было бы неоправданным вторжением в личную жизнь другого человека. И, кроме того, иногда оно может быть опасным и разрушительным. Или обременительным и ненужным. Долго было бы возможно сохранять любовь к человеку, если бы мы могли видеть его насквозь, замечая в его душе все самое сокровенное? В человеке должна оставаться некая тайна. — Она нежно взяла сестру за руку. — Мне бы очень не хотелось, чтобы Томас знал все, что я думаю или делаю, отдельные проявления моей слабости или эгоизма. Я лучше сама с ними справлюсь, а потом забуду. Я бы не смогла этого сделать, если бы ему все было известно. В минуты дурного настроения я постоянно задавалась бы вопросом, помнит ли он. Ему было бы не так-то легко простить меня, если бы он знал кое-какие из моих мыслей. С людьми связано много такого, чего лучше не знать, так как, если тебе становится это известно, оно потом всю жизнь будет тревожить тебя.
Эмили подняла глаза на сестру, в них читался гнев и возмущение.
— Ты, по-видимому, считаешь, что я флиртовала с Джеком Рэдли и подавала ему какие-то надежды!
— Эмили, я и услышала-то о нем совсем недавно. — Шарлотта прямо посмотрела в глаза сестре. — Ты винишь себя или потому, что Томас что-то тебе сказал, или потому, что ожидала, что он это скажет. Но, может быть в этом есть какая-то доля истины.
— Какая же ты чертовски правильная! — Эмили снова охватил гнев, и она вырвала свою руку из рук Шарлотты. — Делаешь вид, будто никогда ни с кем в жизни не заигрывала! А генерал Баллантайн? Ты ведь лгала ему, чтобы заняться собственным расследованием. А ведь он обожал тебя! Ты воспользовалась им! В отличие от тебя, я никогда так с людьми не поступала!
Шарлотта вспыхнула при упоминании об этом, однако времени не было ни на самооправдания, ни на самобичевания и тем более на объяснения. Да и какие могли быть объяснения! Обвинение Эмили было совершенно справедливым. Гнев сестры задевал ее, но Шарлотта понимала, что, хотя ее уязвленное самолюбие требует нанести ответный удар, это будет несправедливо и ничем не поможет в решении их проблемы. Однако еще более значимым и тягостным для Шарлотты было ощущение того, что Эмили пережила утрату более тяжелую, чем все то, что когда-либо приходилось переживать ей самой. Иногда, когда Томас преследовал бандитов по темным переулкам трущоб, Шарлотта страшно боялась за него. Порой ей даже становилось дурно. Но все до сих пор заканчивалось благополучно, и она успокаивалась в объятиях Томаса с убеждением, что, по крайней мере, до следующего раза ее страхи можно воспринимать как мираж, ночной кошмар, рассеявшийся с приходом светлого дня. Для Эмили такого пробуждения больше никогда не будет.
— Некоторые люди невероятно самонадеянны, — сказала она вслух. — Мог ли мистер Рэдли вообразить, что ты способна предложить ему нечто большее, чем просто дружбу?
— Нет, если только он не полный идиот, — ответила Эмили уже с меньшей резкостью, чем прежде. Она, по-видимому, хотела добавить что-то еще, но потом передумала.
— В таком случае у нас остаются Уильям и Сибилла и, возможно, кто-то еще из домашних, о мотивах которых нам остается только догадываться.