— Ты помнишь, — жаловалась она, — ты помнишь, ты рассказывала, как у тебя было, ну там, на строительный лесах?..
Райнхард пунцово покраснел и хлопнул кулаком по столу. Выразить с помощью нормативной лексики то, что хотелось произнести, он не смог. Мне даже жалко его стало.
Вообще-то мне давно уже следовало прекратить всякие разговоры и позвонить в отдел убийств. Я с трудом поднялась, сидя до телефона было не дотянуться. В этот момент кухонный нож, что я принесла из дома, переселился из сумочки в мой сжатый кулак: мало ли что, того и гляди получу новый удар в спину. Но Сильвия вдруг взмолилась со слезами:
— Не звони! Не надо! Я все исправлю! Сомневаюсь. Она что, умеет воскрешать мертвых? Или спасать разваливающиеся браки? Или она тянет время, коварная, а сама придумывает новую гадость? Любопытство перевесило, я остановилась.
— Ну, ну, интересно, как это ты собираешься все исправлять, интересно? Послушаем! — И нож сверкнул у меня в руке.
— Может, деньги? — неуверенно проговорила она.
— Сколько? — подхватил Райнхард.
Ох, не нравится мне, что он лезет! Продешевит, черт побери! Мало мне, что я годами мучилась от его жадности?! Его даже собственная мать скупердяем зовет! Для Райнхарда тысяча марок — целое состояние, а шантажист из него — ни к черту! Молчи уж, лучше я!
— Я забуду о полиции при одном условии. Ты с Райнхардом будешь жить в нашем домике, а я перееду сюда, мне же тоже где-то надо жить! Так что предлагаю — обмен домами!
Зареванная Сильвия едва не расхохоталась:
— С ума сошла? Не собираюсь я в вашу конуру собачью переезжать! У меня совсем другие планы. У меня теперь денег полно, я теперь одна, я свободна и независима. Поеду на север страны, куплю себе там конный завод. Мне никогда не нравилось в Вайнхайме. Хочешь здесь жить — пожалуйста, снимай, плати две тысячи марок в месяц, только где ты их возьмешь?
— Да, снимать твой дворец мне и впрямь не по карману, — согласилась я, — но ты меня не поняла. Я хочу не снимать твой дом, я хочу им обладать, владеть, понимаешь? Я хочу, чтобы ты мне его подарила.
Они уставились на меня в изумлении.
— Я не могу, не имею права, — медленно произнесла Сильвия, как будто специально растягивая слова, будто объясняла что-то умственно отсталому человеку, — это не только мой дом, это наследство моих детей. Не могу я его просто так вот взять и отдать!
— Когда ты сядешь в тюрьму, много им проку будет от этого наследства, — сухо отвечала я, — не хочешь, как хочешь, я звоню в полицию! — Я поиграла ножичком в ладони, и он снова заблестел.
Супостаты глядели на меня во все глаза и не верили. А я была в ударе, и мне пришел в голову новый блестящий ход:
— Кстати, у моего адвоката лежит протокол убийства Удо. Если со мной что случится, документ распечатают, — соврала я.
Ни слова правды, ну да ничего, надо будет, устроим и это!
Когда мы наконец вернулись домой, Йост тут же воспользовался ситуацией. Он почуял, что у нас перед детьми совесть нечиста.
— Ну, если мне нельзя серьгу, так хоть тамагочи купите! — потребовал он. Отец так свирепо на него взглянул, что сын тут же исчез в своей комнате.
В голове моей все было кувырком, одно я знала точно: мои дети хотят есть. Я быстренько достала из морозилки две камбалы. Знаю, знаю: Райнхард ненавидит рыбьи кости и рыбных блюд избегает. Ну и черт с ним! Когда еда уже стояла на столе, муж скривил физиономию, как только что при виде нашего сына. Через некоторое время я заметила, что он пакует чемоданчик. Ему надо на работу, проскулил он, в офисе он останется ночевать, там он сможет остаться один и обо всем поразмыслить.
— Какой-то папа сердитый и колючий, как еж морской, — обиделся на него Йост.
Как только захлопнулась дверь, меня обуял страх: а вдруг Райнхард сейчас поедет к Сильвии и начнет с ней торговаться. Может быть, он и впрямь ни об одной из нас и слышать больше не желает, но кушать-то хочется, денежки-то манят! Жадность свое дело сделает!
После этого мы несколько дней не виделись. Дети скучали по отцу и все спрашивали о нем. «Сходите к нему в офис, — отвечала я, — только сначала позвоните, а то еще не застанете его там». Но им было лень двигаться.