Люси еще предложила Райнхарду записаться в хор, где поет ее Готтфрид. Там, она думает, человек пятьдесят… Я так и прыснула. Да, Райнхарду с его голоском только в хор! Уж лучше пусть вступит в какую-нибудь партию, может, партийный совет назначит его следить за коммунальным строительством. В открытую о таком, кажется, раньше никто не говорил, но ходят слухи, что это может сработать.
Когда наконец Райнхард получил несколько выгодных заказов, он превратился в трудоголика, у которого ни минуты не находится для семьи. Его любимым словом стало «делегировать». Делегировал он, понятное дело, меня. За почтовыми марками, починить ботинки, сводить детей в бассейн. А еще, мало ему показалось моих дел дома и секретарской работы, он делегировал меня прочитать и освоить «ПОТАИ» — «Правила оплаты труда архитекторов и инженеров».
Даже по вечерам, когда мы сидели за поздним ужином, названивал этот гнусный господин Рост. Гельмут Рост, кошмарный сон всех архитекторов, заказчик, который все не может решить, что же ему заказать. Он целую неделю боролся с собой и сообщал нам незадолго до полуночи радостную весть, что двери он хочет белые. Вот счастье-то!
Когда Райнхард, жертва своего предприятия, отправлялся играть в теннис, мне выпадал часик порисовать. Но за это время забыться с кистью в руке не получалось. Иногда мне приходило в голову: надо бы мне за моим благоверным присмотреть, в клубе же полно хорошеньких теннисисток. Или там только чисто мужская компания? Так начиналась история моего бунта.
С Сильвией я о своих проблемах поговорить не могла, у нее в голове были одни лошади. Слава Богу, у меня была Люси, которая умеет внимательно слушать. Правда, секреты собственной биографии она никому не открывает. На двери ее дома две фамилии: Херманн и Майер-Штювер. Понятно, двоим старшим детям Люси не мать. Восьмилетний Кай учился некоторое время в одном классе с моим Йостом, и на родительском собрании я и познакомилась с Люси и Готтфридом. Однажды, сгорая от любопытства, я стала расспрашивать Люси о ее личной жизни, спросила, женаты ли они с Готтфридом, но она мне дала от ворот поворот. А позже призналась, что однажды совершила в жизни величайшую ошибку и до сих пор за нее расплачивается.
Ее недоверие меня несколько обидело. Было бы что скрывать. Кого в нынешние времена волнует: женаты, неженаты, от разных ли отцов дети, да какая разница? Неужели она меня держит за ханжу, за святошу, от которой надо скрывать даже такие пустяки?
Однажды я пригласила к нам Люси с Готтфридом и Сильвию с Удо, чтобы и мужья наши познакомились поближе. Ой, зря, до сих пор жалею.
Мне очень хотелось дорисовать на стекле наш домик с садом, пока на улице солнце светит, пока тепло, а потом показать шедевр гостям. Но у меня не хватило времени, чтобы скрупулезно выписать синие ирисы, шиповник и подсолнухи. Да и с перспективой просчиталась: две дорожки, крест-накрест, с клумбой посредине что-то совсем разбегаются в разные стороны. Айвовые кусты получились слишком маленькими, а деревянная решетка, по которой вьется душистый горошек, — слишком большой.
Я до последнего момента пыталась что-то исправить, решила все-таки ничего никому не показывать, в результате мне совершенно не удался обед. Обидно до слез: придет Люси, а она лучшая кулинарка в округе. Жаркое из телятины подгорело, картошку я пересолила, в соус переложила лаврового листа, а Райнхардов любимый яблочный мусс и вовсе забыла сделать. Прощай, репутация образцовой хозяйки!
Муж мой, к сожалению, не проявил ни должной находчивости, ни чувства юмора и не стал спасать то, что еще можно было спасти. Он повел себя как последний зануда, так пламенно и угодливо извинялся за меня, так расшаркивался перед гостями, что даже добрейший Готтфрид скоро поверил, что хозяйка я никудышная. Удо воспользовался моим отчаянием и стал за мной ухлестывать. Стал мне петь, что у меня других достоинств масса, а потом полез целоваться. Пьяный Райнхард решил нас разнять, опрокинул свой бокал на Сильвию и залил красным вином ее голубое трикотажное платье от Миссони. Так что Сильвии, бедняжке, и от моего мужа досталось. А тут еще Люси в порыве сострадания давай Райнхарду сочувствовать: он, мол, несчастненький, все время в таком стрессе, так устает. Тот несколько удивился, что Люси в курсе его стресса, но, кажется, наконец-то почувствовал, что хоть кто-то его понимает.