— Ладно, понял, — согласился Герд. (Не знаю, что он там понял.) — Вези сюда свою отраву, завтра будет тебе готов анализ.
Нет проблем! В следующий миг я уже сидела в машине. В доме, я слышала, зазвонил телефон. А ну его! Если это мой муженек, пусть спокойно думает, что я уже валяюсь тут без сознания.
Герд спешил, работы было невпроворот. Тем не менее он окинул меня взглядом знатока и оценил: хороша, мол, слов нет, хороша! Удивительно, откуда что берется, он совсем не оставил мне времени привести себя в порядок.
— Ну, давай сюда, — был приказ. — Грейпфрутовый сок? Неплохо, он горький, перекрыл бы горький вкус любого лекарства. Отпечатки пальцев на нем чьи, твои? Ладно, позвоню завтра, встретимся, поговорим спокойно!
Да, ну и дела. А что, если мой бывший возлюбленный потребует особого вознаграждения? Ничего, где сядет, там и слезет. Если его жена до сих пор не знает, что у него есть сын Мориц, я намекну пару раз — отстанет. Я ехала домой и почти ликовала, куда девались мои слезы? И следа не осталось! Да, жизнь становится интересней с каждым часом, если взять инициативу в свои руки.
Лара открыла мне дверь, глаза красные от хлорки.
— Уже вернулись? — дурацкий вопрос. Дочь засмеялась. В бассейне больше двух часов не проплескаешься. А вот меня где носило, интересно? Папа, между прочим, звонил! — Папа звонил? А чего звонил, чего хотел?
— Ничего особенного, — возник Йост. — Тебе тут кое-что от Рюдигера и Эллен, — он передал мне два конверта.
Рюдигер Пентман спрашивал в письме, получили ли мы его фотографии. Дети смотрели на меня вопросительно. Ах да! Ну конечно! Совсем забыла! Фотографии! Вот же они! Я пошла в спальню, достала из-под матраса пакет и показала детям снимки из отпуска.
В конверте от сестры я нашла три банкноты. Она писала:
«Я прибегла на этот раз к помощи ручки, а не телефона. Очень хочется подарить вам один замечательный денек, так что вот вам мое скромное подношение. Поезжайте в дорогой ресторан! Сегодня никаких макарон! Я запрещаю! Идите и оторвитесь! Напоминаю всем о моей огромной любви.
— Круто! Здорово! — возопили мои хулиганы и не давали мне покоя, пока мы не расселись наконец все трое в ресторанчике: двое счастливых сорванцов и их мамаша, которая подозревает мужа в причастности к убийству.
— Почему тетя Эллен так странно изъясняется в письме? — спрашивала Лара.
— Потому, — объяснила я, — что мой и ее общий папа, то есть ее и Йоста дедушка, был мастером родительного падежа и моей сестре этот падеж втемяшился в голову гораздо больше, чем мне.
— Ну-ка, давай мне тоже родительный падеж! — потребовал сын.
Родительный тебе? Пожалуйста!
— Какого вы мнения, молодой человек? — отозвалась я. — В каком вы нынче расположении духа? Эллен — дама среднего возраста и редкой доброты — проявила чудеса щедрости, так что мы обязаны ей обилием нашего ужина…
Дети открыли рты.
Эллен тоже открыла бы: к кому, вы думаете, мы завьюжились с ее капиталом? К итальянцам, конечно. А что заказали? Макароны, понятное дело, что ж еще?
— Дети, — заметила я, — вам не кажется забавным: мы опять едим спагетти? Ну ладно, поехали домой, я устала, хочу отдохнуть немножко.
Когда мы подъезжали к дому, засыпающий Йост углядел на тротуаре призрак.
— Это она, опять стоит перед нашим домом! — крикнул сын, и тогда я тоже узнала Имке. Она же, как только заметила нас, резко порывисто повернулась и исчезла.
Позвонила Люси:
— Ты что завтра наденешь на похороны? И вообще — во сколько они, собственно? Я не люблю венков никаких, заказала большой букет роз. А вы?
Вроде бы панихида назначена на три, сколько я знаю. Но о цветах и нарядах я еще не думала. О-о-о, да у меня сейчас голова занята совсем другим!
— Я не буду надевать черного, — отвечала я, — сейчас это необязательно. А о цветах позаботится Райнхард.
Люси несколько удивилась, что мой муж должен заниматься такими вещами. Мы еще не договорили, как он заявился, распахнув дверь. Вот он, легок на помине, ненаглядный! Между прочим, что-то рановато! Он бросил на меня испытующий взгляд, но на нем тут же повисли дети:
— Папа, папа! Мы обедали у итальянца! Папа, хочешь, мы тебе покажем фотографии с Искьи?!
Они уселись за кухонный стол, дверь на кухню была широко открыта, и я решила разыграть перед своим благоверным маленький спектакль.
— Люси, знаешь что, я боюсь, я вообще не пойду завтра ни на какие похороны. Ох, что-то мне нехорошо. Мы с детьми сегодня обедали у итальянца, кажется, я что-то не то съела, — пожаловалась я громко. — Ну ладно, давай. Перезвоню попозже! — Я бросила трубку и прилегла на софу.
С закрытыми глазами я ждала. Скоро Райнхард пришел, пощупал мне лоб, померил пульс. И приговор его был сух и короток:
— Температуры у тебя нет.
Я уже собиралась было заныть, что у меня страшная слабость, что я невыносимо устала, что состояние какое-то странное. Но тут кто-то позвонил в дверь. Кто бы это мог быть? Наверняка какой-нибудь ребенок пришел в гости к моим. Но тут Райнхард вскочил и побежал открывать.
Послышался голос Биргит:
— Заехала наудачу к тебе домой, не застала тебя в офисе. Вот, здесь все бумаги, надеюсь, в порядке, все как тебе нужно. Счет прилагается, сверху, видишь?
— Заходи, — предложил мой муж. — Пойдем на кухню, в гостиной Анна прилегла, на сердце жалуется.
Кто жалуется на сердце? Я жалуюсь на сердце? Решительно интересно! Я разве упоминала о каком-нибудь сердце?
В плюс ко всем моим несчастьям перед глазами стоял еще и печальный лик Имке. Моя мама сказала бы, гладя на нее:
— Ох, бедная! Стоит тут одна, как будто диван, который заказать заказали, а забрать забыли.
Что же получается? Вовсе ее и не вылечили, выпустили больную, как была, и она снова пошла искать свою безумную любовь, одержимая бредом! Я-то считала ее мышкой, тихой, серенькой, безобидной. А она, кажется, скорее кошка, с когтистыми лапами, маленький зубастый хищник! Да, но только и я-то сама не лучше: слепая курица, столько лет жила и думала, что у меня счастливая, крепкая семья и надежный брак!
Лежа на софе, я снова навострила уши: ни слова из кухни не пролетало мимо меня. Ужасно жалко мужа Сильвии, вздыхала Биргит, один только раз она его и видела — тогда, на вечере у Люси. А с тех пор они больше и не встречались, но помнит она его хорошо. Да, поддакивал Райнхард, ужасно. А знает ли Биргит, что Удо нашли именно он и я. Придет ли завтра Биргит на похороны?
Нет, нет, отвечала та, она не переносит кладбищ, они повергают ее в депрессию! Но она уже выразила Сильвии свои соболезнования, буквально накануне.
— Хотя, кажется, она совсем не в таком уж и трауре, — таинственно добавила Биргит, — обычно в ее положении вдовы скорбят гораздо больше.
От этих слов у меня и правда захолонуло сердце. Так, отлично, Люси и Райнхарду уже доложено о том, что я якобы крутила роман с покойным. Неужели Сильвия еще и Биргит навешала лапши на уши, Биргит, которую видела-то один раз в жизни и совсем не знает?!
Господи, что ж это такое завтра будет, а? Черт знает что, вот что! Герд будет звонить, чтобы сообщить мне результаты экспертизы, а я в это время буду стоять над могилой Удо, и все вокруг будут пялиться на меня и думать: «Вот она, последняя интрижка покойного!»
Его горемычная вдовушка уже, должно быть, половине города это растрезвонила! Да уж, лучше всего было бы мне провести следующий день в кровати!
Когда Биргит ушла, Лара пристала к отцу:
— А можно мне на похороны Удо пойти?
— Похороны — не развлечение для детей! — отрезал строгий отец, чем тут же вызвал мой протест.
— Почему нет? — вмешалась я, забыв о своей тяжелой болезни. — Почему ей нельзя пойти с нами? Во-первых, Лара уже не младенец, девочка взрослая, во-вторых, она бы помогла Коринне с Норой. А в-третьих, она может пойти вместо меня. И вообще, ты венок заказал?
Он растерянно уставился на меня.
А Лару, как и любую женщину, занимал только один вопрос: что надеть? Нора с Коринной всегда так одеты, просто шик!