Говоря по справедливости, Ли-Шери и сама многого не понимала в этой сказке и сильно обижалась на братьев Гримм за то, что те изобразили принцессу в столь неприглядном свете. Достаточно было и того, что принцессы служили закуской для драконов. Однако, несмотря на все сомнения по поводу сюжета, Ли-Шери никогда не задавалась вопросом о судьбе золотого мячика. Ну да, поначалу из-за него было много шума, но в конце истории он даже не упоминался, ведь главное значение имели герои, а мячик – что мячик… всего лишь реквизит, игрушка, вещь.
Может быть, принцесса из сказки убрала мячик до той поры, пока не подросли ее собственные дети, а может, после того, как ее товарищем по играм стал прекрасный принц, она просто забыла про свою любимую игрушку (вполне допустимый вариант, не так ли?), оставила ее пылиться на чердаке, выкинула вместе с мусором или пожертвовала благотворительной организации «Гудвилл индастриз». А может, мячик стащила горничная – кто знает? В любом случае Ли-Шери этим никогда не интересовалась. Психиатры и мифологи, которые анализировали сказку и утверждали, что ручей («очень глубокий, такой глубокий, что дна не было видно вовсе») символизирует бессознательный разум, а лягушонок (по принципу типажности) – это, конечно, пенис, уродливый и отвратительный для принцессы-ребенка, но для пробуждающейся в ней женщины – привлекательный и позитивный объект, могущий способствовать ее счастью и наполнить смыслом ее жизнь, – так вот, все эти психоаналитики были уверены, что золотой мячик олицетворяет луну, но никогда не спрашивали себя, что случилось с ним впоследствии.
Вопрос задал Бернард, и в тоскливые дни после их свидания Ли-Шери не раз ломала голову, почему же для него это было так важно. Над этой загадкой бились и цэрэушники. Они подозревали, что сказка – это зашифрованное сообщение, напичканное информацией о революционной деятельности в бывшем королевстве Макса и Тилли. Они передали кассету с записью сказки и отчаянным выкриком Бернарда экспертам из головного офиса. Адвокат Нина Яблонски весьма сожалела, что из всех историй Ли-Шери выбрала сказку о принцессе и принце, которые, как потом оказалось, жили долго и счастливо до скончания дней. Несмотря на просьбы Ли-Шери, Нина не стала спрашивать Бернарда, почему он так заинтересовался судьбой мячика: она опасалась подслушивающих устройств. «Забудем про мячик», – твердо сказала она принцессе.
В результате потасовки с охранниками Бернарда опять лишили права принимать посетителей. Более того, слухи об инциденте просочились в прессу. Если средства массовой информации были всего лишь слегка заинтригованы молодой и привлекательной принцессой, которая решила объединить незаслуженно забытых королевских особ в борьбе за охрану окружающей среды, то юная красавица королевских кровей, имевшая политическую (любовную?) связь с известным на весь мир террористом и бунтарем, вызывала их живейший интерес. Если на прошлой неделе телефон семейства Фюрстенберг-Баркалона с выгравированными на нем монаршими инициалами время от времени тренькал, то теперь он просто разрывался в безумном марафоне звонков, которые иногда заглушались громким стуком в дверь. Если бы не заросли ежевики, репортеры взяли бы королевский дворец осадой.
Постоянные срывы телетрансляций спортивных соревнований изрядно досаждали Максу, а у Тилли и ее чихуахуа на нервной почве случился понос. Бедный Чак чуть не съехал с катушек, пытаясь зафиксировать все телефонные звонки и заснять на мини-камеру всех визитеров, в основном журналистов, которые толпились у дверей. Хулиетта вела хозяйство по-прежнему гладко и следила за всем, как и раньше, но пристрастилась нюхать кокаин в таких количествах, что подчас ее нервная система гудела в такт телефонным звонкам.
Ли-Шери, как ни странно, единственная из всего семейства сохраняла спокойствие. Отчасти это было вызвано любовью, которая обволакивала ее, как выстеленная шелком лихорадка, но во многом ее состояние объяснялось тем, что в среду нежданно-негаданно, с опозданием на две недели, запыхавшись, но ничуть не смутившись, без каких бы то ни было объяснений или извинений к принцессе пришли месячные. Они нагрянули к Ли-Шери без стука и предупреждения, просунули свою огненно-красную голову к ней в дверь и гостили у принцессы в течение пяти дней, а потом снова исчезли, оставив после себя лишь ярко раскрашенные тампоны и череду вздохов облегчения, от которых затрепетали бы флажки на торговых стоянках с подержанными авто.
Принцесса решила отметить эффективность ши-линк и в честь праздника заказала на дом блюда китайской кухни. Чак истратил целую пленку на мальчишку из восточного ресторана, который доставил заказ. «Когда-нибудь, когда все будет нормально, я рожу Бернарду ребеночка, – думала Ли-Шери, жуя китайский рис. – И у нашего сыночка будет золотой мячик или любая другая игрушка, которую даст ему папа, кроме динамита. Но пока…»
Пока что принцесса изводила Нину Яблонски, придумывая различные уловки, чтобы увидеться с Бернардом до суда. У Яблонски не хватило мужества сообщить Ли-Шери, что суда не будет.
51
В день рождения принцессы Хулиетта испекла шоколадный пирог, залила его глазурью и воткнула двадцать свечек. Несмотря на крайнее недовольство Макса и Тилли дочерью и нежелание отмечать ее праздник, августейшая чета появилась за большим дубовым столом, залитым пламенем свечей, которое по яркости не уступало нефтеперерабатывающему заводу средних размеров. Они соизволили спеть традиционное поздравление и задержались до тех пор, пока принцесса отчаянным усилием не задула свечи. «Весь мир знать, чего хотеть этот дефчонка», – жаловалась потом королева своей любимой чихуахуа.
Двадцать свечей в пироге. Двадцать сигарет в пачке «Кэмел». Двадцать веков истории человечества. Куда мы двинемся теперь?
Что касается Ли-Шери, она поехала прямиком в город и навестила Нину Яблонски.
– У тебя на подбородке шоколад, – сообщила ей адвокат.
– У меня сегодня день рождения, – объяснила принцесса.
– Тогда я угощу тебя выпивкой.
Они отправились в «зеленый» бар, стены которого украшали ветви хвойных и лиственных деревьев, и взяли по бокалу шампанского.
– За справедливость, – провозгласила Яблонски.
– За любовь, – сказала Ли-Шери.
– Э, сестрица, как все запущено, – присвистнула Нина.
– А вот и нет. Все замечательно, – возразила принцесса. Она допила шампанское и заказала коктейль с текилой. – Вот скажи, Нина, ты ведь уже несколько лет замужем…
– Дважды. За эти несколько лет я была замужем дважды.
– Хорошо. Как ты думаешь, можно ли удержать любовь?
– Разумеется. Нет ничего необычного в том, что любовь длится всю жизнь и никуда не уходит. Кратковременна лишь страсть. Я до сих пор люблю моего первого мужа, но не хочу его. Любовь остается. Это желание уходит, стоит нам отвернуться. Желание всегда первым задает стрекача, а любовь без страстного желания – уже совсем не то.
– Трахаться можно с кем угодно, Нина, но многие ли способны наслаждаться друг другом в полях, где цветет истинная любовь?
– О господи! По-твоему, любовь – это что-то вроде пикника для избранных. Типичное снобистское заблуждение. Любовь – самое демократичное чувство на свете.
Ли-Шери поняла, что Нина Яблонски намекает на ее аристократическое происхождение, но ей было наплевать.
– О, – сказала она. – Я совсем не уверена в этом. Мне кажется, любовь гораздо более редкое чувство, чем поется в модных песенках. Желание – да, желание вполне демократично. Оно доступно любому болвану, в организме которого хватает энергии на выработку гормонов. Но, как ты и сказала, желание не остается надолго. Может быть, через какое-то время его начинает тошнить от этой демократичности или ему просто становится скучно от того, каким образом его используют серые посредственности. А может, и желание, и любовь требуют от нас чего-то большего, чего-то такого, на что многие из нас не способны. В наше время люди в основном штурмуют карьерную лестницу, а не лестницу любовных отношений.