Сохранилось множество воспоминаний путешественников, посетивших Голландию в эпоху ее золотого века. Молодая мещанская республика интриговала гостей своим особым стилем жизни и своеобразным общественным устройством, а также трудолюбием, изобретательностью и здравым, конкретным, хотя и приземленным отношением к жизни своих обитателей.
Вильям Темпль, английский посол в Гааге, внимательно наблюдавший за событиями на голландской сцене, отмечал: «Люди живут здесь как граждане мира, объединенные узами воспитанности и спокойствия, под беспристрастной защитой необременительных законов». Посланник его королевского величества идеализировал страну. Что же тут удивительного, он ведь вращался в высших общественных кругах. Зато во многих памфлетах и пасквилях, написанных в тот период, сказываются зависть и остервенелая неприязнь соседей. Голландию сравнивали с паразитом, питающимся чужой кровью. Кровопийцы, «изголодавшиеся вши» — не скупился на оскорбления кардинал Ришелье. О голландцах писали, что они — «торговцы маслом, доящие своих коров посреди океана и живущие в лесах, ими самими посаженных, или же на болотах, ими же в сады превращенных». Трудно не заметить в этой фразе непреднамеренной нотки восхищения.
Существуют свидетельства менее субъективные, не отравленные такой желчью и, главное, непосредственно касающиеся предмета нашего рассмотрения.
Питер Манди{26}, который посетил Амстердам в 1640 году, не мог надивиться горячей любви, которую голландцы питали к живописи. Живописные произведения можно было найти не только в домах зажиточных горожан, но и в различных лавках, харчевнях — да что там, даже в мастерских ремесленников, а также на улицах и площадях Другой путешественник, Джон Ивлин, увидел на ярмарке, ежегодно устраиваемой в Роттердаме, огромное количество картин. А ведь в других странах это были предметы роскоши, их могли позволить себе только состоятельные люди. Сам факт нахождения картин посреди лавок, кудахчущих кур, мычащего скота, всякой рухляди, овощей, рыбы, сельскохозяйственных продуктов и предметов домашнего обихода должен был показаться обычному пришлецу чем-то из ряда вон выходящим и не очень понятным.
Ивлин в поисках объяснения этого феномена дает волю фантазии, когда утверждает, что даже обычные крестьяне тратят на картины по две или даже по три тысячи фунтов (огромная сумма, равная стоимости одного морга{27} сада или почти трех моргов луга), поскольку через некоторое время могут перепродавать свои «коллекции» со значительной прибылью. Английский путешественник ошибается. Картины на самом деле являлись предметом спекуляции, но это отнюдь не было лучшим способом размещения капитала. Гораздо выгоднее было давать деньги в долг под процент либо приобретать, скажем, акции.
В одном можно быть уверенным: живопись в Голландии была вездесущей. Художники, казалось бы, стремились увеличить видимый мир своей малой родины, многократно умножая действительность в тысячах, десятках тысяч полотен, на которых были запечатлены морские побережья, пойменные луга, дюны, каналы, широкие горизонты и виды городов.
Бурный расцвет голландской живописи в XVII веке не связывается с именем какого-либо одного могущественного покровителя, какой-либо одной выдающейся личности или организации, которая укрыла бы творцов плащом своей добродетельной опеки. Мы привыкли к тому, что когда говорим о каком-либо золотом веке в истории культуры, то всегда ищем Перикла, Мецената либо семью Медичи.
В Голландии было по-другому. Герцоги Оранские{28} будто бы и не замечали отечественного искусства: Рембрандта, Вермеера, ван Гойена и многих других. Они предпочитали ему представительную барочную живопись Фландрии либо Италии. Когда Амалия ван Сольмс, вдова герцога Фридерика Генриха, пожелала украсить свою загородную виллу, то остановила свой выбор именно на фламандском художнике, ученике Рубенса Якобе Йордансе{29}, создателе произведений чувственных, огромных и тяжеловесных. Так что богатые заказы двора местным художникам не светили. Немногочисленное и лишенное политического влияния дворянство также не проявляло желания поддерживать искусство своей страны или хотя бы оказывать влияние на формирование мод и вкусов. Наконец, Церковь, бывшая во всех иных странах традиционным могущественным покровителем художников, перед голландскими творцами закрыла двери своих святынь, блиставших достойной суровой кальвинистской наготой.