— Ты не умеешь плавать.
— Ну и что? Не оставлять же тебя в воде? Я представила, как тебя станут кусать раки и обсасывать рыбы, и пришлось лезть в воду.
— Страшно было?
— Сначала нет. А когда я тонуть, тогда было страшно. Ох, как я ругалась. Самыми последними словами. Плакала и ругалась.
— А потом?
— Потом мы все-таки выбрались, уснули на берегу и проснулись часа через два, и у меня страшно болела голова.
— Помню. Дальше я сам помню. Мы долго шли через лес к электричке и зверски хотели есть. В поезде мы сели играть в карты с какими-то парнями.
— Да, и парни были подозрительные. Я боялась, что будет драка. Мы выиграли у них рубля полтора. А когда приехали, на вокзале купили десяток пирожков с мясом. Шли и жевали. На нас смотрели, потому что мы были пыльные и растерзанные.
— Почему ты раньше не рассказывала мне, как я тонул?
— Это были мои воспоминания.
«А вода была холодная в то лето, — продолжал вспоминать Егор. — Со дна били холодные ключи, и вода стояла слоями, — теплый, прохладный, снова теплый и снова прохладный слой. И синяя короткая трава на дне озера. Она меня удивила больше всего: почему синяя?»
— А было еще что-нибудь, что я не помню? — спросил он.
— Было. Когда я однажды осталась у тебя — не в первый, а во второй раз — и ты все-таки уснул, а я не могла уснуть и почти до утра разговаривала с тобой спящим. И думала. Никогда я так не говорила и не думала.
— О чем? — спросил он и подумал, что вот этого он на самом деле не знает. — О чем ты думала?
— Это уже совсем мое, и тебе я не скажу.
— Почему? Хочешь еще кофе?
— Нет, лучше апельсин. Пополам, дай я очищу. Потому что ты вставил бы это в какой-нибудь рассказ — я тогда догадывалась, что ты идешь в эту сторону, — а есть вещи, которые хороши только в живом исполнении. Их трудно закрепить. Как у тебя с диалогом?
— Трудно. Его надо нагружать и уравновешивать, а это не всегда удается.
— Да, конструктивно он должен быть легким и чтобы выдерживал большие нагрузки. Нужны интуиция и чувство меры. А этому не научишься. Это от Бога.
— Давай покурим, а потом съедим мандарин.
— Давай. А вот в нашем сейчасном что труднее всего передать?
— Подтекст, наверное. Напряженность, если она есть.
— Нет, милый, атмосферу доверия. Вернее, переход от скованности и раздражительности в самолете к теперешней открытости, доверию, легкости. Тебе сейчас легко?
— Не совсем, — сказал он. Совсем нет, подумал он.
— Что же тебя смущает? Вся наша близость уже в прошлом.
— Не вся. Нет предела близости. Даже не так, по-другому: я в последнее время все чаще задумываюсь о чем-то всеобщем, коренном, неизбывном. Ведь человека еще нет, он только научается им быть, только становится человеком. Так же как человечества в целом еще нет, оно только возникает из той грязи, которая клокочет и бурлит на земле. Вот от чего тоскливо. И раз нет еще людей, значит, и нет понимания между ними. И никак не прорваться сквозь преграду себялюбия, эгоизма и мелочных интересов.
— Ты для себя уже прорвался?
— Нет, я такой же, как и остальные, может быть, хуже, но дело не в этом. Главное — понять, где, как, на каком уровне можно понять человека. Как они могут понять друг друга? Как мне понять тебя?
— Это у тебя уже было.
— Не так, не в такой степени. Сейчас это — главное. Понять, попытаться понять или хотя бы догадаться.
— Как называется рассказ, из-за которого мы сюда прилетели?
— Пока никак. Можно назвать «Натюрморт с женщиной».
— Странно. Пусть так. Ты помнишь начало?
— Да, первые фразы для меня самые мучительные, и я помню их наизусть. Может быть, они не самые лучшие, но самые трудные. Начинается там так: «Он и сам не заметил, как ему в душу проскользнула посторонняя ясность. Как будто ладонью старательно протер взмокшее от дыхания окно и увидел не солнечное утро, а низкое серое, припорошенное дождем небо и большие мутные лужи на дороге. И все же с отчетливым, радостным и нетерпеливым недоумением прислушивался, как в нем укладывается что-то большое и влажное, словно в грудь ему вложили второе сердце, пока еще пустое и гулкое».
— Начало ни о чем не говорит. Немного выспренно, но ничего.
— Дальше как в лесу, — улыбнулся Егор. — Чем дальше, тем страшнее. Что ты будешь сейчас делать?
— Пойду по нужным конторам за отчетами по юбилею. А ты сходи в ресторан, выпей стакан водки и немного поспи. Потом я тебе разбужу.