Из ресторана Егор вошел к себе в номер, снял ботинки, пиджак, галстук, придвинул к кровати стул, поставил пепельницу, положил сигареты и спички, достал из чемодана книгу, лег читать и тут же уснул.
Ему снилась равнина, горбатые синие сугробы, похожие на неподвижные облака, а сам он брел по безмолвию, не оставляя следов, и беззвучно шевелил губами, складывая стихи.
Проснулся он уже под вечер от чьего-то присутствия в номере. Открыл глаза и встретился с любопытным, приветливым и слегка отуманенным взглядом Павла Васильевича, напротив на кровати. Он уже успел подогреть свою жизнерадостность, щеки его были красны, волосы спутаны, а нос блестел мелким потом.
— Вот и я, — сказал Павел Васильевич. — Попросился в ваш номер, а то вам скучно без меня. Давайте выпьем? По стакашке, а? За мой отъезд. Я ночью еду.
— Нет, сейчас не хочу.
— Давайте, а? Я вам не надоел?
— Немного надоел.
— Это ничего. Это пройдет. — Павел Васильевич зевнул, прикрыв рот широкой ладонью. — Ко мне быстро привыкают. И вы привыкнете. Один мой приятель…
— Знаю: ваш приятель большой оригинал и большой души человек. Ты, говорит, Пашка, — тудыт в качель! — не живешь, а только примериваешься жить. И вся-то твоя жизнь — сплошной натюрморт с бутылкой.
— Правильно, — сощурился Павел Васильевич так, что глаз не стало видно. — Он так и говорил. Я сразу догадался, что вы за птица. Вы фельетоны пишете. У нас в районе был такой. Все учителем прикидывался, а сам чуть что — в газете р-раз! Потом посадили, оказалось, фальшивые деньги делал.
Егор рассмеялся, поднялся с постели, сунул ноги в ботинки.
— Да не, — сказал Павел Васильевич, — я только снаружи смешной, а внутри я ужас какой серьезный. Давайте выпьем, а? — Он тяжело споовати, открыл платяной шкаф, вытащил чемодан, раскрыл его и достал завернутый в тряпицу кусок шпига. — Я и сальце с собой вожу на всякий непредвиденный случай. Самая лучшая закусь к любой выпивке. Во! Такой шпиг видали? С ладонь шириной. Это у меня боров был. Борькой звали. Зарезал я Борьку в прошлом месяце.
Он нарезал сало тонкими заворачивающимися ломтиками, сорвал с бутылки жестяной колпачок, перевернул два стакана, стоявших на пластмассовом подносе рядом с графином с водой, и налил по полстакана. С удовольствием потер ухватистые руки.
Егор позвонил по телефону в соседний номер.
— Ты уже не спишь? Зайди, пожалуйста. Нет, не один. Павел Васильевич. Тот самый. Собирается меня спаивать. У тебя булка осталась? И кефир? Подойдет.
— Сейчас будет кефир, — сказал Егор.
— Это хорошо — кефир. С кефиром я уже пил. С зоотехником пил. С лесником пил. С мельником пил. Даже с попом пил.
— Сколько вы уже выпили? Лишнего не будет?
— . Я пью, пока лезет. Потом заталкиваю, когда не лезет. Да вы не сомневайтесь, я смирный. Не ругаюсь и не лезу целоваться. Все делаю по правилам. У вас есть свои правила?
— Да. Несколько грамматических.
— Ага, есть. Тогда вас можно уважать. Мне можно вас уважать?
— Пожалуйста, если это не очень хлопотно. — Егор снял со спинки стула галстук, просунул голову и подтянул узел. — Я к вам привык.
— А что я говорил? Ко мне все привыкают.
Постучавшись, вошла Тамара. На ней был синий шерстяной, отливающий седым блеском костюм. На воротнике кофты лежал нежный белый кружевной воротничок блузки. Поднятые кверху волосы делали Тамару еще моложе.
— Черт возьми! — сказал Егор
— черт возьми, а добрый вечер, — улыбнулась она.
— Смирно! — Павел Васильевич и вытянулся.
— Вольно, — улыбнулась Тамара. — Вот ваш кефир, — протянула она бумажный пакет. — Если вы решили переходить на кефир.
— Кефир — пустяки, — сказал Павел Васильевич, — вот вы, Тамарочка, это да! Наповал. Вы не женщина. Вы… как это?.. чародейка. Сюда, пожалуйста, в кресло. Признавайтесь, вы чародейка?
— Конечно, — сказала она. — Ведьма. Нет, пить не буду.
Павел Васильевич запустил руку в бумажный пакет, вытащил большой мандарин.
— Вот, Тамарочка. Чародейки должны питаться мандаринами и нептуном.
— Нектаром, — сказал Егор.
— Я про него и говорю, этого нектара. Ну, поехали. — Павел Васильевич взял стакан и подмигнул всем. — Наше — вашим. Потом споем и спляшем. Дай бог, не .
Водка с шелестом утекла к нему в горло. Егор поежился и выпил. Тамара невозмутимо и осторожно, чтобы не брызнуть на юбку, очищала мандарин. Павел Васильевич взял пальцами ломтик шпига, свернул вдвое. Сел и начал жевать, блестя глазами от удовольствия.