— Я что хочу сказать. Не умеем мы пить. И раньше не умели. Как мы пьем? Сядем и стакан за стаканом. Потом начинаем один на скалиться. Потом — в .
— Как же надо пить? — Тамара положила в рот дольку мандарина.
— Надо степенно. Долго сидеть, разговоры разговаривать. Про жизнь, про политику. Про смысл жизни.
— Про смысл жизни? — спросила Тамара.
— Вот. И про смысл. Только это уж пусть всякие интеллигенты занимаются. Им смысл нужен. А мы, кто , и без этих штук обойдемся. Денег . Достаток чтоб был, чтоб дети не болели и умнее становились. Я так думаю. И чтоб всего приятного хватало.
— А что вы считаете приятным? — Тамара положила дольку мандарина в рот и нажала крепкими зубами.
— Выпить — приятно. В меру, конечно, не до поросячьего визгу. И чтобы женщина была, которая нас понимает. — Павел Васильевич сказал это без усилий и так трезво, что Тамара удивилась.
— Есть и , кто вас понимает? — спросила она.
— Есть где-нибудь. Должны быть. Надо найти их. А то все это несправедливо. Вся тоска оттого, что таких женщин мало, — сказал Павел Васильевич не своими словами.
— Чудной вы. И мужественное одиночество от этого?
— И мужественное одиночество оттого, что мало понятливых женщин. Товарищ Егор, давайте хлебнем, чтоб не знать тоски и мужественного одиночества.
— Нет, я перехожу на кефир.
Егор внимательно смотрел на Павла Васильевича, будто вспоминая что-то, потом сковырнул пробку с бутылки кефира, покрутил бутылку в руках, налил в чистый стакан и сделал несколько глотков.
— Вот она, хваленая мужская солидарность, — сказала Тамара.
— Так начинается отступничество. — Егор сделал глоток.
— Тогда я выпью один. Пусть мне будет хуже. Я вытерплю.
— Хуже не будет, — успокоила Тамара. — Скажите, в чем смысл?
— Смысл жизни? Сейчас у меня в запасе ничего нет. Старый смысл был, да весь вытерся, а еще не выдавали. Вот Егор может про смысл. Вы знаете, Тамарочка, что он фельетоны пишет?
— Надо же, — сказала она, — а с виду вполне . Вы считаете, что это у него далеко зашло?
— Дальше некуда. Родную мать не пожалеет. — Павел Васильевич взял ломтик шпига, положил на булку, откусил и начал жевать. — Я сразу догадался. В нем… как это? — Он покрутил перед собой куском булки, потом опять откусил. — В нем нравственные проблемы кипят. Вот. Даже пар идет. Плюнешь — зашипит.
— Забавный вы человек, — рассмеялся Егор и допил из бутылки остатки кефира. — И не такой безобидный, как на первый взгляд.
— Павел Васильевич, осторожнее, — сказала Тамара. — Сейчас этот товарищ станет нам зубы заговаривать. Начнет усыплять нашу бдительность. Его специально этому учили. А потом фельетон напишет. Вас изобразит зверским , а меня пошлячкой и уродиной.
— Вас обоих я уже изобразил, — сказал Егор. — А сейчас учусь убийственно молчать.
— Этим он и опасен, — сказала Тамара. — Молчит, значит, запоминает. Он нарочно мало пьет, чтобы все запомнить. Как вы жуете. Это он растянет на десяти страницах. У него такой стиль.
— Да ну вас обоих, — сказал Павел Васильевич. — Я про серьезное, а вы все смешком. Лучше я спа-а-ать лягу.
— Не получится, — сказала Тамара и положила мандариновые корки на стол. — Ваш поезд в пять утра, и можете проспать.
— Я горничную попросил разбудить пораньшеезет людям, — сказал Павел Васильевич, когда Тамара вышла.
— Везет, — согласился Егор.
— Она кто? Артистка? В опере или балете играет?
— Нет, научный работник. По семье и браку.
— ! Разводит или женит?
— Анкетирует.
— Анке… что?
— Задает разные вопросы разным людям и получает разные ответы.
— И все сходится? , в ответах-то правду никто не скажет. Все врут больше. Особенно для науки. Однако вам пора. Давайте прощаться.
Они обнялись, как друзья, пожелали друг другу удачи. Егор оделся и пошел в соседний номер. Он был на замке.
Тамара ждала его у дверей гостиницы. Она бросила тяжелый мокрый снежок, промахнулась, снежок в стену и остался висеть темной горкой.
Егор взял Тамару под руку, она на секунду прижала его руку локтем к себе, посмотрела сбоку в лицо и серьезно улыбнулась.