Забыл! У меня же фонарик есть! Зажимаю фонарик в зубах. Рву мешок в месте «волос». Из кармана достаю фонарик: он включается не сразу, приходится стукнуть пару раз по стенке бака. Слабый желтый луч на минуту ослепляет. Зажмуриваюсь. А когда снова открываю глаза – отпрыгиваю. Из черного мешка на меня смотрят девчоночьи глаза.
Крик тонет во рвоте. Я блюю тут же, сгибаясь пополам. И слезы текут по щекам. Дышу часто. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Нужно сваливать. Отыскиваю фонарик. Привычным движением зажимаю в зубах. Перекидываю ногу через стенку и оборачиваюсь. Сам не знаю почему. А глаза закрыты. Но они были открыты только что! Или показалось? Показалось. Наверняка, показалось. Не удерживаюсь и сваливаюсь на асфальт. Фонарик откатывается в сторону. Больно! Почти кричу, но закусываю рукав. Перекатываюсь на бок, потом на четвереньки, встаю. Медленно ковыляю отсюда. Нога болит. Но под аркой останавливаюсь. Нога болит сильно и задницу отбил наверняка. Чтоб им пусто было! И глаза девчоночьи покоя не дают. Синие-синие. Значит, все-таки открыты! А потом закрыты. И что это значит? Чухаю темечко. И стукаю себя по лбу: живая! Вот что это значит. Девчонка живая! И ей некому помочь! И если я сейчас свалю – она точно умрет.
Возвращаюсь обратно. Вот только как достать ее? Думай, Крис, думай. «Ты же голова, – как Плахин батя говорит, – смышленый малый».
Самая правильная мысль: позвать на помощь. Вот только кого сыщешь в районе, где кроме складов и гаражей и нет ничего? Да и кто поверит беспризорнику? Прогонят и всего. И хорошо если ментов не вызовут. Надо самому.
Снова залезаю в бак. Нога болит адски! Пытаюсь не орать. И блевать снова тянет. Дышу через раз. Блин! Фонарик! Фонарик выпал, когда я упал.
Снова на асфальт. Нога подворачивается, и я падаю на колени. Кашляю, заваливаюсь на бок, обнимаю колени. Так бы и лежать. Дышу. Сколько проходит времени – не знаю. И думаю только об одном: умри, умри. И я уйду. В теплый подвал, где отлежусь пару деньков. Умри, пожалуйста.
Нет. Нельзя. Тренер говорит, что нельзя бросать слабых. Он учит нас быть мужчинами. И если я уйду – он все узнает. Я видел, как с одного взгляда понял, что наш старший Генка сестру младшую лупит. Уважать перестал. Тренер так и сказал: «Ты не мужчина, Геннадий». И сам тренер никогда не бросал нас: всегда приютит, поможет. Нельзя мне уходить.
Медленно сажусь, нащупывая фонарик. Щелкаю. Работает. Выдох. Встаю. Не ступая на ногу, втягиваю себя в бак. Включаю фонарик. А у девчонки глаза снова открыты! Большие и точно синие, как летнее небо. Люблю лето. Летом тепло. И еды много: растет прямо на деревьях.
— Ты жива? — спрашиваю почему-то шепотом.
— По…мо… – еле слышно.
Придвигаюсь ближе. Лицо перепачкано темным, волосы спутались. И на щеке прилипло что-то.
— По… – дуновением по ладони. Замираю.
— Что? Говори? Ты же говорила?
Но девчонка молчит! Показалось?
Как там Плахин батя учил?
Зажмуриваюсь, вспоминая. Нащупать на шее артерию. Двумя пальцами, вроде. И тренер так говорил. Еще и друг на дружке отрабатывали. Не открывая глаз, щупаю. Не получается! Да где же этот пульс? А если его нет – это что значит? Ай, Плахин батя разберется. Надо только придумать, как вытащить ее отсюда. Или привести его сюда? Мотаю головой. Нельзя. Никто не должен знать, где я прячусь.
Девчонка тяжелая. Кое-как подгребаю под нее мусор. Сам вылезаю наружу. Из другого бака накидываю мусор. Перекладываю девчонку. А она молчит и смотрит все своими большими глазюками. Разрываю мешок, в который она замотана. Заворачиваю в свою ветровку. Так лучше. Киваю. С кучи мусора стягиваю девчонку на плечо. И иду. До остановки пару дворов пройти. Может, повезет, и встретиться кто.
— Ты только глаза не закрывай, слышишь меня? — говорю, а самому страшно: вдруг умрет. Она не может умереть. Теперь не может, когда я перестал быть трусом. — И умирать не вздумай. Ты не можешь уже умереть. Я же тебя спас. И я не трус. Я тебя спас. Погоди чуток. Уже скоро. Сейчас дотопаем до остановки, а там и Плахин дом недалеко. Плаха – он крутой. И батя у него крутой. Он таких как ты лечит. И тебя вылечит. А ты только глаза не закрывай.