- Он не уверен, что ваших войск не было среди осадивших Город.
- То был хаос, - всё улыбаясь, одобрил уан. - Я сам ни в чём не уверен.
- Однако уванг знает, что наши силы мало пострадали от войск Гильдии.
- Уванг ничего не знает, - спокойно сказал Каогре. - Он только думает, - интонация подчеркнула последнее слово. - Твои рассуждения приведут нас к чему-нибудь?
Йнаи поклонился:
- Прошу простить мою неторопливость. Я лишь не хотел бы ошибиться. Имя уана Каогре вызывает страх, наше войско сильно, а победы памятны. Имя Одезри не имеет веса, за ним нет силы. Я полагаю, в послании от нашего человека при дворе уванга говорится, что нахальные простолюдины будут изгнаны с земли, им не принадлежащей. И, в скором времени, она будет разделена меж соседями. Треть её в таком случае отойдёт к вам.
Уан усмехнулся.
- Тебе подошла бы роль прорицателя. Люди с большим удовольствием верят приятным им речам. (Йнаи смиренно опустил голову.) А теперь моё предсказание. Я бы поверил тебе, если бы не заглядывал дальше. Нелегко узурпировать власть - я знаю это прекрасно. Последний захват я вспоминаю до сих пор, обозначая на карте поля, которые так и не дают урожая, получая от верных людей письма - в похожих футлярах, - он вновь покрутил в руках тонкую лакированную трубочку. - Ты прекрасно знаешь, что в них, Йнаи. Другие карты, но мой глаз отмечает на них перемены в давно знакомых очертаниях. Где-то исчезают точки, обозначающие поселения, где-то появляются области, которые мои потомки ещё долго будут объезжать стороной. Моё войско сильно, ты прав, если сравнивать его с войском уана Марбе или даже уванга Онни. Но сравни его с тем, каким оно было семь лет назад, и ты увидишь, что наши потери слишком велики. И нам пока некем их восполнить. Мы вынуждены ждать.
Ты говоришь, за Одезри нет силы. Тогда скажи мне, Йнаи, где то войско, что добыло женщине и ребёнку землю, лишь на треть меньше моей? Пришлось ли им вести завоевания? Пришлось ли отстаивать своё право? Долгие годы никто не смел возмутиться, я в том числе. Выходит, есть за именем простолюдинов сила не меньше моей.
- Гильдия, - вспомнил Йнаи.
- Гильдия, - с едва заметным раздражением согласился Каогре. - Видно не застать мне те времена, когда небеса отучат их от спеси. И вот что я думаю: Весна поддержит свою ставленницу - так легко мне не добыть ту землю. Снова нужно ждать.
Уан сломал печать и отвинтил крышку. Развернул пергаментный лист и пробежал взглядом по строкам, после чего протянул письмо советнику.
Уан Марбе был занят. Как подчеркнул слуга, очень занят, и Голос совета старейшин прекрасно знал, что это значит: правитель развлекался с фавориткой. Некоторое время летень нерешительно топтался перед закрытой дверью личных покоев уана, всё никак не мог собраться с духом и постучать. "Просто сделай это", - велел он себе и, взявшись за металлическую ручку, сильно стукнул по камню. Глухой звук быстро растаял в узком тёмном коридоре. Ничего ужасного не произошло, и Голос, ободрённый, ударил ещё дважды, а потом и в последний, четвёртый раз.
Стало тихо, летень лишь слышал, как колотится его сердце от сознания собственной дерзости. Дверь с гулким вздохом ушла в стену; вспыхнул, ослепляя, яркий свет. Голос зажмурился и потянулся к оружию, едва живой от страха.
- Почему бы совету не проводить заседания прямо в моей постели? - раздался насмешливый голос уана.
Марбе сидел на покрытом шкурами возвышении. Он даже не потрудился одеться как подобает - лишь небрежно накинул пурпурный, шитый бронзовыми нитями халат из Осени. Кудри отливали золотом в свете стенных пиал, яркие зелёные глаза правителя были подведены чёрной краской. Широко открытые, они напоминали Голосу взор Лаа Старшей: та же жестокость за маской снисхождения, то же весёлое безумие. Летень однажды задумался: где же эльфы-скульпторы увидели этот взгляд? Неужто кто-то из них смотрел как уан Марбе, неужто и долгожителей мог поразить тот же страшный недуг?
Божество на возвышении рассмеялось.
- Совет выжил из ума, - сказало оно. - Они прислали Голос молчать. Кого же они пришлют говорить? Я боюсь и задуматься.
Летень, опомнившись, поклонился. Уан продолжил, будто обращаясь к кому-то третьему:
- Править должен один, я всегда говорю это моим сыновьям. Ибо вот во что превращается правление многих.
Марбе снова засмеялся. Голос выпрямился и, вжав голову в плечи, перешагнул порог. Дверь дрогнула было, но правитель остановил её взмахом руки.
- Вы скоро уходите, - сказал он Голосу.
- Мой повелитель, - тот поклонился вновь, на этот раз гораздо ниже, - простите старого дурака. Я пришёл не молчать, но говорить. Я не должен был тревожить…
- Нет! - капризно оборвал его Марбе и повторил размеренно, на манер мудреца: - Нет. Я знаю, что совет велел идти сейчас. (Он поднялся.) Первый раз страшно нарушать прежние порядки в свою пользу, второй - уже не столь. А сколько раз нужно их нарушить, чтобы вы осмелились меня заколоть?
Сердце старейшины пропустило удар, а потом лихорадочно забилось. Не помня себя от страха, он простёрся ниц и забормотал:
- Повелитель… верьте, сердцем и духом… преданы… мы преданы вам всецело…сердцем и духом… сердцем…
Марбе тихо вздохнул, спустился вниз, остановился рядом со стариком, медленно наклонился, снял с его головы шапку и положил её на ковёр, а потом коснулся кончиками пальцев тусклых жёлтых волос, заплетённых в косу.
- Легко ли убить в себе священный трепет? - спросил он. - Так же как сбросить статую Бога с пьедестала, верно?
Старик не отвечал и едва ли слышал что-либо, лишь дрожал всем телом. Правитель медленно выпрямился, склонил голову набок.
- Сколько раз я смотрел на них, - сказал он. - И каждый раз думал: что нам мешает? И почему вслед нам обязательно придут те, кто будут уверены: у них есть право крушить всё, перед чем благоговели мы. Взамен старого у них будет новый Бог, даже если он человек, и он скажет: то, что прежде было нельзя, теперь можно. То, что прежде внушало ужас, ничего не сделает вам. Потому, что оно умрёт - вы убьёте его.