– …Оказывается, он такой заботливый! Весь вечер открывал мне двери, смешно шутил и придерживал меня, чтобы я не разбилась на этих чертовых каблуках. Клянусь, вчера я надела их впервые, и это было ужасно! – она тихо смеется и вдруг неожиданно резко сосредотачивается, стараясь четко и без ошибок нарисовать глаза.
Малия открывает какую-то фотографию в интернете и принимается ее срисовывать. Черты лица изображены криво, в целом портрет получается неказистым, но она действительно старается, это видно по тому, как старательно она вырисовывает линии. Пусть ее старания подобающе на картине не отображаются, но, кажется, девушка действительно увлечена процессом.
– А мне показалось, что ты очень даже хорошо ходишь на каблуках, – заметила я, не отрывая взгляда от грифеля карандаша, который скользил по ее холсту.
– Да, сегодня все по-другому... Весь мир выглядит иначе... После того, как вчерашним вечером... – она делает паузы, все еще с трудом отрываясь от картины, и в итоге совсем замолкает, задумчиво рисуя губы.
– М? – тороплю я, чувствуя, как внутри нарастает тревога, но в чем причина?
– В общем, звучит забавно, но, кажется, это Стайлз меня научил, я не знаю... – она останавливается и смотрит на меня, глаза у девушки блестят от нахлынувших воспоминаний, а лицо озаряет легкая улыбка. – Он просто показал ту часть мен я, о которой я не знала. Что-то щелкнуло в моей голове, после чего я почувствовала себя по-другому. Ты понимаешь?
Я мотаю головой, на что она лишь пожимает плечами:
– У тебя еще все впереди.
Девушка продолжает рисовать, оставив меня в замешательстве.
Что она имела в виду? Неужели Стилински в тайне смотрит выпуски топ-модели по Американски, дома у него все стены обклеены плакатами Тайры Бенкс, и он приглашает школьниц к себе и учит их ходить на каблуках, словно Джей Александр? Я сдвигаю брови вместе, почувствовав, как работа мысли идет полным ходом.
Тем временем Малия берет телефон в руки и моему взору открывается фотография, с которой она срисовывает человека. Это Стайлз! Я перевожу взгляд на ее холст, и только сейчас начинаю узнавать искаженные, но знакомые черты. Черт возьми, это действительно он!
Значит так, она осталась у него ночевать, а на утро выглядела просто изумительно после того, как в голове у нее что-то щелкнуло... Просто сексом дело явно не закончилось, ведь теперь она рисует его портрет. Я не могу понять, сложить все факты воедино, в паззле словно не хватает одного маленького, но очень важного кусочка. Я не могу понять до конца, что произошло, но сердце почему-то начинает стучать быстрее и сильнее, словно стараясь прорвать мою грудную клетку, выйти наружу и попытаться самому во всем разобраться. Плечи мои опускаются, в груди появляется холод, он беспощадно щекочет каждую кость в ребрах, обволакивая ее и прожигая грустью.
Я перевожу взгляд на свой холст. Женская фигура в полуобороте одной ногой стоит на земле, вторая чуть приподнята, показывая, что девушка на картине теряет равновесие, сбитая с места цветами, что пронзили ее шипами. Словно кто-то бросил их в нее, тем самым ранив в самое сердце. И только красивые красные розы красуются на груди, а из спины торчат острые и длинные стебли цветов, которые протыкают ее насквозь.
Не сложно догадаться, что произойдет дальше, воображение все дорисовывает само – девушка на картине с волосами цвета клубничного блонда просто упадет на пол, и душа покинет ее бренное тело, а цветы напомнят о себе красной струйкой крови из приоткрытого рта жертвы.
Всегда и во все времена любовь изображалась красным – цветом страсти и крови. Существовали даже истории о неком купидоне, который стрелой пронзал сердце человека, после чего тот влюблялся. Но что, если сердце пронзают не стрелы, а цветы? Да и к тому же красные...
В воображении у заледеневшего трупа девушки появляется юноша. Его тонкие длинные пальцы вырывают одну розу из груди рыжеволосой. Он перешагивает через труп и протягивает ее совершенно другой, живой девушке, которая стоит перед ним. Ее светло-русые волосы развиваются от порыва ветра, вдруг появившегося в этом пустом пространстве.
– Это тебе.
В ответ она улыбается и падает в его объятья.
Звонок с урока выбрасывает меня из собственной фантазии в реальность, и я тут же, даже не успев сообразить, что произошло, начинаю рвать свой холст так старательно и яростно, что даже на мгновение кажется, что моими руками управляет кто-то другой.
Я ощущаю, как по венам вместе с кровью пробирается едкое и холодное чувство зависти, которое заставляет кричать меня в своей голове: «Мое! Мое! Мое!», и с каждым этим словом я рву бумагу на куски.
– Класс, не забудьте сдать свои работы! – кричит учитель, и я понимаю, что стою возле мольберта и пол под ногами заполнен бумажками.
К этому моменту все уже покинули класс, кроме Малии, которая с широко раскрытыми глазами смотрит на меня. Я могу прочесть в них каплю страха, словно она находится в комнате с сумасшедшей, от которой в любой момент можно ожидать все, что угодно.
– Ты в порядке? – уточняет она.
К нам подходит учитель и задумчиво наблюдает за картиной, развернувшейся перед ней.
И вот я уже сижу в кабинете психолога, мисс Марин Моррелл, которая ненавязчиво пытается выяснить, что произошло со мной на уроке, а я лишь чувствую, как батарейка, питающая мой мозг, начинает садиться.