Но услуга за услугу, верно? Не хочу оставаться в долгу. Ты помог мне, я помогу тебе. Ведь я втянула тебя в эту историю, верно?
Видишь второй конверт? Это для полиции. Не вскрывай его. Это моя последняя просьба. Как бы ни хотелось тебе это сделать, не вскрывай его. Просто отдай полицейским.
Все, Котаро, больше писать нечего. Чувствую, что если не остановлюсь сейчас, то не сделаю то, что собираюсь сделать. С каждым написанным словом моя решимость слабеет.
Больше всего я хочу прийти к тебе и лечь рядом. И знать, что у нас есть завтра.
Но это не моя судьба. Больше я не хочу занимать чужое место.
Прощай».
Внизу стояло число и ее печать.
Я пожалел, что прочитал это письмо. «Больше всего я хочу прийти к тебе и лечь рядом. И знать, что у нас есть завтра».
Этой ночью Котаро Ито, которого я знал тридцать лет, умер. Вместо него родился другой человек. И я не знал, смогу ли я с ним жить. У меня на этот счет были серьезные сомнения.
Я взял второй конверт. Отнести его в полицию, Вик? Конечно, конечно… Я ведь знаю, что там. Отлично знаю, мне даже не нужно его вскрывать. И так все предельно ясно.
И очень трогательно, Вик. Правда, очень трогательно.
Странная девушка по имени Вик, я не могу принять твой подарок. Просто не могу… Даже если написанное в том письме – правда. Хотя в это я не верю… Я не верю, что ты могла это сделать. И никогда не поверю. Даже думать об этом не хочу.
Я повертел конверт в руке. Прислушался к себе. Нет, у меня не было ни малейшего желания вскрыть его. Все равно я не поверю ни единому слову.
Другие, возможно, поверят.
Но покупать свободу за такую цену? Нет. Быть может, еще несколько дней назад я бы отнес это письмо в полицию. Отнес бы, придумав по пути дюжину оправданий этой гнусности. Теперь же мне было наплевать на свою шкуру. Теперь я знал, что есть вещи куда важнее. И за это можно было сказать спасибо только Вик.
Медленно, очень медленно, я разорвал конверт на мелкие кусочки. Я понимал, что в ладонях у меня обрывки моей жизни. Я понимал, что сам подписываю себе приговор. Я понимал, что с каждым тихим «ри-и-ип» тают мои шансы остаться на свободе.
Но иначе поступить я не мог.
Это был мой боевой вылет камикадзе, это был окоп, который я защищал, прикованный к пулемету…
Вик, ты не просто девушка, которую я мог бы полюбить. Ты павший в неравном бою товарищ по оружию. И ты должна понять, что иначе поступить я не могу. Мне приходится нарушить твою последнюю волю. Иначе твоя смерть окажется напрасной. Вообще все окажется напрасным.
Я вышел на улицу и выбросил обрывки письма в ближайшую урну. Потом добрел до телефона и позвонил в полицию.
Они приехали быстро. Я едва успел вернуться в квартиру Вик. Видимо, патрульная машина была совсем рядом. Следом за полицейскими подъехали врачи.
Вик положили на носилки, накрыли простыней и погрузили в машину «скорой помощи».
Меня вывели из квартиры в наручниках. Спускаясь по лестнице между двумя дюжими парнями в форме, я думал о том, что конец у этой истории получился не слишком веселым.
Эпилог
У меня не было ни сил, ни желания как-то выкручиваться. На первом же допросе я рассказал все, что знал. Про Вик, про Ямаду, про ограбление и фонари-дубинки… Не стал говорить только про обезьяну. Это было ни к чему.
Пикачу и Рейчу обрадовались, увидев меня. Особенно Рейчу. Он очень старался, чтобы мне не пришлось скучать во время следствия. У него неплохо получалось. Почти так же хорошо, как у Ямады.
Ну и черт с ним.
Доказать, что это я развлекался с ножом, покемоны так и не смогли. Им пришлось довольствоваться тем, что я рассказал. Ни больше, ни меньше… За ограбление мне дали три года тюрьмы. Не так уж и много, если подумать.
Кто был настоящим убийцей, я так и не узнал. Вариантов ответа было три, и два из них мне очень не нравились. Настолько не нравились, что я запретил себе думать об этом. В жизни должны быть тайны. Без них никак…
После тюрьмы я не вернулся в Токио. За три года изоляции отвыкаешь от суеты. Я отправился на Хоккайдо. Исколесив его вдоль и поперек, я решил остаться в Немуро. После ограниченных пространств и решеток мне хотелось простора. А где можно увидеть настоящий простор, кроме как на море?
И я остался в этом морском городе. И стал рыбаком. Ведь надо было как-то зарабатывать себе на жизнь. А это, как оказалось, не самый плохой способ. Простой и честный.
Постепенно я начал рисовать. Сначала для себя. Не думая о том, что это может стать моей работой. Если возвращался с моря не слишком уставшим, я брал бумагу, карандаши, находил местечко поспокойнее и сочинял всякие истории. Какие-то получались лучше, какие-то хуже. Для меня это не имело значения. Я просто рисовал то, что мне хотелось. Если это кому-то нравилось, я радовался. Вот и все.
Со временем от комиксов я перешел к картинам. Никогда не думал, что из меня выйдет хороший художник. Но, продав первую картину, понял, что, наконец, нашел свое место.
Очень скоро я сделал себе имя. Обо мне много писали. Что-то было правдой. Но вранья, как водится, было на порядок больше. Со мной советовались, мое мнение ценилось среди художников… За мои картины платили неплохие деньги. Одним словом, я стал крутым парнем. Появились какие-то друзья… И, конечно же, враги. Врагов, как и вранья, было больше. Я не расстраивался. Когда не боишься жить так, как хочешь, тебя мало что может расстроить или напугать. Единственная штука, которая имеет значение, – свобода. Свобода быть собой.
Меня звали в столицу. Но я по-прежнему жил в маленьком прибрежном городке. И по-прежнему ловил рыбу. Для собственного удовольствия. Это называли причудой…
Мне же просто нравилось выходить в море.
Каждый год, одиннадцатого февраля я отправлял открытку отцу Вик. Каждый год я собирал дорожную сумку, садился в поезд и ехал в Токио. Чтобы навестить Вик. И ее могила не выглядела заброшенной. Это были все мои обязательства. Остальное я делал только потому, что хотел это делать. Впрочем, и открытки, и визиты на могилу Вик – тоже не были чистой воды «ты должен, потому что». «Ты должен» удачно совпало с «я хочу».
Конечно, я допускал мысль, что все может измениться. Что рано или поздно мне станет тесно в том мирке, который я заботливо создал за эти годы. Но если станет тесно, никто не сможет удержать меня в нем. Так что и это не было проблемой.
Обезьяна больше не появлялась. Я знал, что она и не появится, пока я живу своей жизнью. Если вдруг меня опять занесет в чужой лабиринт, она тут же даст о себе знать. Придет и начнет клянчить пиво. На всякий случай я всегда держу в холодильнике несколько бутылок.
Иногда я ворочаюсь всю ночь без сна. И тогда ко мне приходит Вик.
Она просто сидит рядом с моей постелью и смотрит куда-то сквозь меня. Мне кажется, что ее лицо вот-вот превратится в маску. Меня прошибает пот, и я сажусь на постели с колотящимся сердцем. И Вик исчезает. Конечно, она же человек-невидимка…
Порой я слышу ее голос. Она все время произносит одно и то же слово. «Придурок». Случается это, как правило, во сне. «Придурок», – зовет меня она. Получается у нее это очень печально. Странно, чтобы произнести это слово печально, нужно постараться. Но у нее это получается очень хорошо. Настолько хорошо, что, бывает, я плачу во сне…
Так проходит день за днем, месяц за месяцем, год за годом. В суете дней я редко возвращаюсь в мыслях к той истории. Дела, дела… Никуда от них не денешься, пока живешь.
Но каждый раз, когда начинается сезон дождей, я вспоминаю об обезьяне и странной девушке по имени Вик. Тогда я выхожу на берег, сажусь на камень и смотрю, как волны лениво лижут песок.
Передо мной взлохмаченное море. Дождь омывает потемневшую листву вечнозеленых дубов и серые валуны на побережье, жемчужно-серая пелена застилает горизонт…