°°°
Её нещадно клонило в сон. Стоило прикрыть глаза, как она тут же упиралась лбом в его спину и попадала в соблазнительный плен чужого присутствия, но щипала себя за запястье и напоминала, что не стоит терять бдительности. Пусть поймёт, что её доверие — не разменная монета и его необходимо заслужить.
Вокруг на локти тянулись рыжие и жёлтые поля и благоухали травы. И так мучительно долго.
У Алины начала затекать спина и ноги, когда впереди показался раскаленный добела свет. Сначала подумалось, что это солнечный диск, но тот благополучно заходил за горизонт по другую сторону. Затем в темноте всплыли ещё парочка огоньков.
— Что это?
Александр оскалился.
— Будь готова к нападению.
И когда потянуло дымом, её сердце бешено подскочило к самому горлу.
Светом оказались кострища. В чёрную землю было воткнуто четыре столба, четыре привязанных к ним тела. Почерневшая, треснутая кожа до сих пор дымилась. Одежда, местами сползающая ошметками, местами прикипевшая к конечностям, открывала вид на изувеченную оголенную плоть. Стояло невыносимое зловоние. В свете алого заката всё казалось ещё более зловещим. В пепле лежали разбросанные вещи: фляжки для воды, вырезанные из дерева безделушки, ни от одежды, ни от палаток ничего не осталось. Трупы не подавали признаков жизни. Прибудь они раньше, кто знает, возможно кого-то ещё можно было спасти.
Четыре отнятые жизни.
Они тяжело спешились с коня, сохраняя молчание, испытывая сотни эмоций — от неверия до ужаса, от отвращения до необъятной скорби.
— Это гриши? — вырвалось у Алины неверяще. Он мог бы не отвечать, она знала, что это гриши, одни из них, их люди. Он кивнул, стиснув челюсти до заходивших желвак. Напрягся всем телом. — Кто способен на такое?
— Кто угодно. Отказники. Фьерданцы. Шуханцы. Друг или враг. Никому нельзя доверять до конца.
Алина отвернулась. В её глазах стояли злые слёзы. Горло душило, а живот скручивало в спираль. Кислорода не хватало. Ни глотка сделать было невозможно. Она успела сделать только три шага, когда ноги подогнулись и она рухнула в пепелище, испачкав и руки, и лицо, — её рвало. В следующий момент на спину опустилась рука, мягко поглаживающая на манер успокоения. Но что ей это утешение, когда в груди разрасталась дыра, которую ничем не залатать?
— Это несправедливо. Это ужасно. Это… — она задыхалась собственными слезами, не в силах оторваться от беспощадного зрелища.
— Этот мир никогда не был справедливым, Алина.
Она дернулась в сторону, наощупь отыскивая Александра, присевшего на корточки, чтобы придержать её волосы и погладить по спине, и рухнула в его объятья, ненавидя себя, его и весь мир.
°°°
До лагеря они добрались, когда сумерки уже подступали со всех сторон, выглянула бледная луна и заметно упала температура. Разговоры не складывались да и не хотелось говорить. Алина пыталась найти разумное объяснение всему тому, что с ней произошло, но не находила, а что пугало сильнее, так это осознание, что она чувствовала себя вне опасности рядом с ним. Возможно, это лишь интуитивная тяга к единственному знакомому человеку в чужом мире, но это так ужасно царапало.
Когда Уголёк перешёл на лёгкую поступь, она тревожно встрепенулась, отгоняя сонливость, вызванную дальней дорогой, мерной качкой и тёплом под щекой. Мысленно понадеялась, что Александр не придаст этому жесту ненужной огласки, но тщетно.
— Выспалась?
— Будто на царской перине.
В открывшейся её зрению долине расположились шатры, палатки и парочка хижин. Вдали шелестели чужие голоса, вплетаясь в гул поднимающегося ветра, несшего запах разнотравья, воды и дыма. От последнего сжался желудок.
— Александр! — крикнул чей-то детский голос. — Александр вернулся!
Лагерь ожил в одночасье. К ним приближались два огонька зажженных факелов и как минимум пять детей. Её затошнило, когда наперебой зазвучали разные голоса, все до одного обращённые к её спутнику. Кажется, его здесь любили. Алина внутренне похолодела: что-то позволило ей заглянуть за ширму уже прожитых Дарклингом веков, она ожидала узреть его прошлые злые замыслы, но натыкалась на непреложную истину: чудовищами не рождаются, а становятся.
— Ты привёз что-нибудь из города?
— Это еда? Скажи, что еда, я устал есть селёдку.
— Скажи, что это книги!
— Нет, к сожалению, ни то, ни другое. Это Алина. И я бы хотел, чтобы вы были вежливыми с ней, — спрыгнув с коня, ответил парень и протянул руку, выводя из прострации.
«Может, научишься чему от них», — шепнул он ей, задев ухо губами, когда помогал сползти с коня и не споткнуться об собственные ноги в полутьме. Дети настороженно замерли, кто-то ахнул, но смолчал, даже если на её счёт у него имелись не самые лестные комментарии. Отчасти Алина была согласна: чем худая шуханка лучше книги или еды? Абсолютно ничем.
Из тьмы выступили три женщины, одну из которых Старкова знала слишком хорошо. Как свою наставницу. Однако Багра словестно не отбрила ничьих перешептываний, ни кинула Алине в лицо что-то вроде «Чего пялишься, маленькая заклинательница?», а провела ладонью по щеке Александра (чисто материнский жест, заставивший сердце Алины споткнуться и почти жалобно сжаться, знали бы они, где окажутся спустя столетия, что от таких семейных нежностей не останется ничего, кроме праха и сожалений), заглянула в глаза и на миг — всего на краткий миг замерла, как человек, поражённый молнией.
Голос Багры твёрдый, как алмаз, прошил её насквозь, а глаза — упаси святые — глаза, будь у них такая способность, уже бы давно умертвили Старкову, нелепо переступающую с ноги на ногу, но вместо этого пригвоздили к земле. Метафорически говоря, небезыствестным разрезом.
— За мной, мальчишка.
Ей захотелось съёжиться или выкрикнуть: «Это вы отправили меня подальше от дворца и от своего сына! Я здесь не причём!», но сложилось впечатление, что ей тут же прилетит по пальцам, хотя ни трости, ни другого инструмента для увечий при себе женщина не имела. Возможно, она ещё не отказалась от силы и вдали от людей да и гришей призывала свои тени, потому что молодое, слегка тронутое морщинами, лицо говорило красноречивее своей хозяйки.
Два других силуэта принадлежали молодым девушкам, чуть старше её. Первая, с маленькими косичками у лица, с золотой кожей, с интересом поглядывала на Алину.
— Позаботься о ней, — попросил её Александр, растворяясь во тьме вслед за матерью, даже не обернувшись.
— To će biti zabavno{?}[Это будет забавно], — отозвалась девушка, хитро улыбнувшись, и продолжила на равкианском. — Меня зовут Пажа, а тебя?
Кажется, у неё был характер Жени, глубокий голос и тёплые глаза. Воспоминания больно кусались, и Алина, желая отделаться от них и не проводить ненужные параллели, зябко потёрла ладонями плечи. Ночной холод пробирал до костей, хоть и стояло лето, в этих местах даже оно не знавшее милосердия.
— Yoni shevrati{?}[Она невежда], — насмешливо лязгнул голос непредставленной рыжеволосой красавицы, стоящей поодаль, уверенной и язвительной. Она явно не имела сулийских корней, об этом кричали её холодно-белая кожа и рыжие волосы, но говорила она на языке кочевников блестяще, без акцента.
— Не обращай на неё внимание. Фрея — собственица и не любит чужаков.