Утром меня уже окружала толпа врачей. Они задавали кучу вопросов, тем самым раздражая все больше, потому что мой вопрос «Когда я могу отправиться домой?» так и оставался без ответа.
– Нам нужно убедиться, что вашей жизни больше ничего не угрожает.
– Я в сознании. Значит, не умру. Находиться в горизонтальном положении я могу и дома.
Меня выводила из себя их опека.
– Вы можете сказать четкие сроки, когда меня выпишите?
– Дмитрий Сергеевич, нам необходимо провести полное обследование, потом будет приниматься решение.
Меня наконец-то оставили одного. Я долго лежал и думал.
Твою мать.
Меня уже тошнило от этих больничных стен. Сейчас я должен быть совершенно в другом месте.
– К черту, – пробормотал я и выдернул капельницу с руки.
Насколько было моих сил, я поднялся с кушетки, опустив ноги на пол. Все вокруг стало кружиться, мой взгляд помутнел. Это было последнее, что я помню.
– Мне кажется, что его нужно привязать к кровати как в психушке, – услышал я голос.
– Мне сейчас не до твоих шуток.
– А что? Ты не согласен со мной? Его не остановишь ни в чем, если он уже что-то решил. Это единственный способ.
Открыв глаза, я тут же их закрыл. Они вновь болели от яркого света.
– Димас, ты меня слышишь? – спросил Никита.
Я кивнул слегка и сразу же почувствовал тупую боль в области лба. Проведя пальцами по тому месту, я обнаружил повязку.
– Брат, какого хрена? Ты что не можешь подождать? Мы сами справимся со всеми делами. Твоя задача, блядь, лежать и выздоравливать.
– Он прав. Еще раз попробуешь встать самостоятельно, мы тебя привяжем ремнями.
– Идите к черту, – сказал я, чувствуя подходящую тошноту.
Я перевернулся набок, и из меня фонтаном полилась какая-то мерзкая жижа. Скорее всего, это от глюкозы, которой врачи пичкали меня через капельницу последние две недели. Открыв глаза, я увидел, что блеванул в какое-то ведро, которое держал Никита.
– Оперативно, – прошептал я, падая обратно на подушку.
– Врачи предупредили, что тебя может стошнить, когда придешь в себя. Они сделали КТ. У тебя сотрясение.
– Ничего не помню, – тихо сказал я, вновь касаясь повязки на лбу.
– Думаю, ты отключился до того момента, как твоя башка коснулась пола.
– Девять швов, Димас. И сотрясение. Это же не шутки. Не смей больше вставать.
Я закрыл глаза, признав их правоту. Мне нужно лежать и набираться сил. Если буду геройствовать, мстить ублюдкам я не смогу. А это, мать его, мое самое главное желание. Даже невозвращение Ани. Это стоит вторым пунктом. Потому что я должен обезопасить нас обоих. До этого момента ей лучше продолжать скрываться.
– Есть какие-нибудь новости о ней? – спросил я Саню.
– Из Москвы она не уезжала. Больше ничего не пробивал. Хочешь, позвоню Андрею и попрошу его людей приглядывать за ней?
Я покачал головой.
– Чем меньше людей знают, где она, тем лучше. Я разыщу ее, когда избавлюсь от Новиковых.
– Мы не знаем, где спрятался старший. Использовали все наши ресурсы, но он как сквозь землю провалился.
– Мне обещали помочь.
– Он приходил?
Я молча моргнул, потому что говорить было тяжело. Меня все еще тошнило.
– Они будут его искать так же, как и заказчика твоего отца? Пять лет? У нас нет этого времени. Ублюдок может напасть исподтишка в любой момент. Не переживай, брат, мы организовали тебе лучшую охрану. Каждый медработник проходит осмотр, перед тем, как зайти сюда. Здесь ты в безопасности.
– Что там дома?
– Да все так же, – ответил Никита скучающим голосом. – Галина Анатольевна все к тебе рвется. Михаил ее не пускает.
– Передавай ей от меня привет.
– Не волнуйся, Димас. Мы со всем справляемся, пока ты здесь. Твоя задача – выздоравливать.
– В делах проблем нет?
Друзья оба покачали головами.
– Все спокойно.
– Слишком, блять, спокойно, – выпалил Саня, на что Никита пронзил его взглядом.
– А что? Я не прав? Меня уже начинает бесить эта нагнетающая обстановка. Я реагирую на каждый шорох. Теперь даже на свиданиях мои главные атрибуты: презервативы и оружие.
– Уверен, что тебе это идет только на пользу. Девушкам нравятся опасные парни, – ухмыльнулся я и тут же скривился от тупой боли в голове.
Твою ж мать.
На любое движение мой мозг реагировал молниеносно. На мгновение я пожалел, что не умер две недели назад. Как долго это будет продолжаться?