Миржан Туманов: Можно ли научиться писать как Чехов?
Зачем вам учиться писать как Чехов? Чехов уже есть. Вы научитесь писать как Миржан Туманов — это куда более сложная задача. Вообще, есть такое понятие «дописаться до себя». Кто-то говорил только что о пробах и ошибках, вот дописаться до себя — это сложная задача. Мы же по большому счету состоим из текстов, которые мы прочли. Вдумайтесь, удивительная вещь: совсем маленькие дети 3-й, 4-й, 5-й класс, мальчик влюбляется в девочку и вдруг бах и начинает ей писать стихи. Никогда до этого не писал, никогда потом писать не будет, а тут бах и пишет стихи. Почему? Да потому что он пропитан литературой и фильмами, в которых мужчины женщинам пишут стихи. И в этом смысле мы все состоим из прочитанного, в нас начинают говорить наши любимые авторы и очень важно понять, где же среди этого начинаешь говорить ты, услышать собственный голос. Поэтому я вам рекомендую не учиться писать как Чехов, я вам рекомендую дописаться до себя.
Мария Залевская: Какой совет вы бы дали своему любимому ученику или ученикам?
Я очень ценю в искусстве, в литературе, в писателях предельную честность перед собой. Никого нельзя обмануть. А вот если вы пишете текст и думаете «Я сейчас так напишу потому, что читателю так нравится. Мне не очень, но читателю нравится» вы поступаете нечестно. Потому что, во-первых, вы не знаете, как читателю нравится, во-вторых, вам-то нравится, вам-то самому нравится? Мне кажется, что рукопись нельзя выпускать из рук, из компьютера до тех пор, пока вы совершенно честно не сказали себе «Мне здесь нравится все». Вот такой бы я совет дала своим ученикам. Честно работайте, говорите себе правду, пишите ее себе на бумажке: вот здесь у меня получилось, а вот здесь черт знает, что со мной приключилось, но не получилось.
Мария Залевская: Кто-то помогал вам оттачивать мастерство?
Да, я в молодости очень много занималась литературными переводами. Я переводила с французского языка Раймона Кено, я переводила других прекрасных писателей. Эта школа переводчика очень помогает потом видеть текст. Понимаете, да, когда много-много страниц ты пишешь, переводишь чей-то хороший текст, мучаешься, что это нельзя точно сказать по-русски, тебе не хватает слов, меняешь одно слово на другое, придумываешь какие-то слова, которых нет в русском языке, потом ты пишешь, зачеркиваешь, и это не ты, пока что человек без имени, это великий Борис Виан, и ты отвечаешь перед ним за каждое свое слово — это очень хорошая школа. Мне кажется, что перевод — прекрасная школа для писателя.
Ирина Павлова: Писатель или поэт — это все же призвание или работа? А, может, что-то еще? Можно ли одним трудолюбием и упорством достигнуть на этом поприще успеха?
С моей точки зрения, нельзя. Без таланта невозможно достигнуть на этом поприще успеха, если говорить о том самом успехе и том самом хорошем тексте, о котором мы говорим. Упорство и работа никогда не позволят создать вам мира, который другой человек проживет как свой опыт. В этом есть все-таки какой-то божественный вызов увидеть этот мир. Мне кажется, что это призвание и это работа. Огромное количество талантливых людей ничего не смогли написать. Вообще, мне кажется, что их намного больше, чем известных писателей. Очень часто талантливый человек не справляется с тем гулом, который присутствует в его голове, не справляется с теми мирами, которые теснятся в его голове и не может ничего написать, или пишет очень мало, с дикими муками, с безумными проблемами — без работы, конечно, невозможно получить результата. Можно грезить, можно блистать внутри своей головы, можно потрясать окружающих какими-то короткими заметками, какими-то короткими набросками, которые такой человек может из себя выдавить, но без работы, как и без таланта, писателем не стать.
Ирина Павлова: Для кого мы все же пишем? Для таких же авторов или все же есть в стране желающие купить и прочитать книгу?
Специалисты говорят, что в России книжный рынок сжимается. Я ничего про это не знаю. Мне кажется, что мы пишем потому, что мы чувствуем в себе силу заставить людей проживать то, что мы придумали. Это удивительная власть над людьми — рассказывать им истории и смотреть, как они завороженно тебя слушают. Мы пишем потому, что чувствуем в себе эту силу погружать людей в какие-то другие миры. Если бы люди, например, бросили завтра читать — писатели бы перестали существовать? Нет, конечно, писатели одновременно являются и читателями, и когда писатель пишет для писателя, для писателей, для литературы — он пишет в этот момент как для читателей. Я совершенно в этом убеждена.