От Сережи. Ирина засуетилась и, быстро ответив, спрятала телефон. Зовет гулять. Сейчас она точно не может. Ее взгляд быстрыми перебежками двигался то от телефона к Ване, то наоборот. Однако спокойствие мужчины привело ее в ступор.
— Ты даже не спросишь, кто мне пишет? — вздернула носик она и посмотрела на него с вызовом.
— И кто же? — изобразил ленивый интерес на лице он.
— Подруга.
— Вот и славно, что она пишет. Это же хорошо, когда друзья пишут?
Девушка насупилась и несильно толкнула его в плечо.
— Ты меня совсем не ревнуешь. Тебя вообще не волнует, с кем я общаюсь.
— Я не из тех людей, кто ставит жучки на телефон своей пары или навешивает скрытые камеры в каждой комнате. И детективов я не нанимаю, чтобы собрать компромат.
— А как же тогда чувства? У тебя их, получается, нет ко мне?
Иван про себя громко и протяжно вздохнул, предчувствуя очередной тяжелый разговор, столкновение двух идеологий, которым, видимо, не суждено понять политику друг друга.
— Ира, твои суждения из раза в раз заставляют меня удивляться, — сказал Волков и отставил наполовину пустую кружку. — Если я не сжимаю твое горло в порыве ревности, значит, ты мне не нужна? Читай поменьше дешевых романчиков, тогда научишься понимать нормальных мужчин.
— Я и так не читаю никакие романчики дешевые. Но ведь ты не показываешь мне свои чувства, совсем! Даже спросить, кто мне пишет, тебе лень.
— Это не так…
— Я пойду прогуляюсь с подругой, раз зовет. Ты не против? — настроение Ирины сменилось так быстро, что она сама не успела за ним уследить.
— Ты не обязана спрашивать у меня, можно ли тебе куда-то пойти. У нас нет договора «хозяин-раб».
— Ну и хорошо. А ты, Ваня, — она посмотрела на него сверху вниз обиженными глазами, — истукан.
Стройная фигурка девушки скрылась в коридоре, и Волков позволил себе взъерошить волосы на голове, хотя хотелось после некоторых разговоров с Ирой вырывать их клочьями.
Глупая. Он ревнует. И он собственник, как любой мужчина. Но она не его женщина, чтобы он заявлял на нее права. Он же не слепой, видит, как она мечется, словно в клетке зверь, между ним и другим мужчиной. Эти звонки и смс, ее реакция на них выдает с головой. Это было совершенно не в стиле Волкова: давить на женщину своей силой, принуждать ее к выбору, ставить ей ультиматумы своей ревностью. Действительно, он никогда не будет душить ее, проявляя собственнические инстинкты. Пусть она делает свой выбор сама.
А ее требования яро ревновать — лишь детские капризы. Она еще девочка в душе, которой кажется, что мужчина должен проявлять силу везде и всюду, раз уж ею наделен. Даже по отношению к ней. Однако для Ивана это было неприемлемо. Мужчину делает мужчиной не сила, а то, как он этой силой распоряжается.
***
Игристый, точно пузырьки шампанского (пусть будет «экстра-брют»), под подошвами ботинок и сапог скрипел снег. Ирина прислушивалась к его скрипу, а в ее сознании он моментально вызывал странный ассоциативный ряд.
Их с Ваней постель. Воздушное утро, наполненное невесомостью, потоками студеного воздуха, омывающее их своей бодростью и зарядом энергии. А у них тепло, они согревают друг друга — и зима не страшна. И кровать так тихо, еле различимо поскрипывает, когда она слегка изменит позу сна или Ваня немного пододвинется к ней, чтобы его рука охватывала ее талию.
Но откуда берутся такие дурацкие сравнения? Возможно, все дело в «объективном корреляте», на который ссылается Треслав из «Вопроса Финклера», а вполне возможно, ответ еще проще: ее мучают частые и глубокие укусы взбесившейся совести, которой не очень-то нравилось обманывать Ваню.
— Ира, рад тебя видеть, — голос Сергея буквально разрезал стискивающую духоту ее мыслей. — Выглядишь прекрасно. Впрочем, как и всегда.
Если и есть слова более банальные и клишированные, чем «Ты прекрасно выглядишь», которые можно сказать женщине, то это точно будет «Привет!» и «До встречи!». Девушка скептически сморщила носик, оглядывая себя снизу вверх: бледно-тусклая расцветка простенькой одежды, вязаные варежки, купленные на рынке, сапоги не из настоящей кожи. Да и шапка смешная, но болеть не хотелось.
— Ты так и не научился врать, — ответила она, стараясь не смотреть на него слишком долго и слишком упорно. Красивый и богатый, черт этакий! — Прости, вранье не в твоем стиле. Твой стиль — сбегать, не удосужившись даже соврать любимой девушке.
Она умоляла себя прекратить этот разговор, клялась себе не бить его розгами за то, что он оставил ее, тем самым показывая свою слабость перед ним. Но невидимая рука уязвленного женского самолюбия сама поднималась из раза в раз и наносила ему шрамы плетью по лицу. Оскорбление, причиненное его бегством, гнойными пятнами расползалось в душе. Ей нужны были его лепечущие извинения и нелепые отговорки. Как они нужны любой обиженной женщине, чтобы придавить эту самодовольную морду каблуком прямо к земле.
— Прости, Ира, я сам не знаю, как так вышло. Ты во всем права, все твои слова обо мне являются правдой. Я предатель, даже не лгун, а просто гнусный дезертир. Покинул поле боя, струсил!
Ирина старалась не улыбаться слишком широко, наверное, это было неуместно. Однако она задыхалась про себя, слушая, как хрустит снег, напоминавший ей о каждом утре с Ваней, точно она держала мизинцем хрустальную вазу, и эту честь доверили ей, и одновременно с этим выслушивая, как искариот-бывший линчует себя на ее глазах.
Только женщина может с сахарной улыбкой на губах вкушать мед и кровь, впитывать в себя радость и боль. Только женщина способна наблюдать за смертью одного гладиатора и соблазнительно манить к себе пальчиком другого. Все в ней, в женщине: и страсть с огнем, и хладнокровие со льдом. Коктейль смерти, в котором ингредиенты каждый раз смешиваются заново, неся жизнь или погибель. Лотерея, где никогда не угадаешь, какой лот вытащишь.
— Ну подожди, остановись, — воскликнул Сергей и сжал ее плечи. — Не будь такой категоричной, Ира. Я же прошу у тебя прощения, валяюсь у тебя в ногах. Как мне доказать, что я все осознал и каюсь?
— Очень просто. Верни время назад и не брось меня, а каждый божий день помогай мне спускаться с лестниц и ходить в туалет. Слабо, правда?
— Такое никому не под силу, и ты это знаешь!
— Знаю. Зато любому из нас под силу сделать выбор в той или иной ситуации, вот тогда-то маски слетают с лиц, как листва во время засухи. Ты свой сделал, разве не так?
Они забирались друг другу взглядами под кожу, под сеть голубых ниточек-вен, в самую сердцевину нервной системы. Один неправильный выбор может поставить перед тобой тупик, который невозможно обойти. Остается только молотить по нему избитыми в кровь руками, но дверь в стене не появится.
— Я очень сожалею о нем, милая, — ласково произнес мужчина и наклонился ближе к лицу девушки. — Давай вернем все назад. Наш Париж, Панган, Юкатан, Маврикий, Дубай. Вспомни, сколько всего было в каждом из этих и сотне других мест. Просто прости меня один раз, зайка.
Ирина собиралась накричать на него и уйти, но его губы опередили ее решения. Иссиня-белые щеки, ставшие белее мела на жестоком, бессердечном морозе, запылали точно угли, стоило ему захватить ее вишневые от гигиенического бальзама губы в горячий поцелуй. Должно быть, лед у них под ногами начал давать трещину…
Звонок мобильного Ирины прервал это вероломство по отношению к Ване. Она чувствовала себя вандалом, покусившимся на памятник чистых, бескорыстных эмоций, которыми он делился с нею. А она…
— Я вас слушаю, — ответила девушка и воспользовалась моментом, чтобы отойти от Змия подальше, хотя уже было поздно клясться, что она не любит запретные плоды.
— Госпожа Вересова? Вас беспокоит Юрий Станиславович, юрист вашего отца.
— Что-то случилось? Почему вы звоните мне?
— Потому что основной пункт завещания вашего отца касается именно вас.