Все бросили меня, кроме тебя, Мамы и Папы. Не знаю, что бы я делал без вас. Не бросайте меня. Прошу. Ваши письма значат для меня больше, чем вы думаете. Пишите мне.
С любовью,
Люк
Прочитав это, я еще сильней поверила в то, что мои письма имеют значение. Что в них была некая сила, которая не только помогла Люку преодолеть его тюремный приговор, но и изменяла его навсегда. Но во мне таился страх, что, если я не продолжу поддерживать его, все надежды, что он вернется к нормальной жизни, исчезнут.
Глава 37:
Возвращение Домой, Часть Вторая
СЕЙЧАС
Черт. Черт. Черт. Черт. Черт.
Папа позвонил из дома.
Сказал, что полиция спрашивала по поводу поиска моей машины.
Потом Мама посадила меня на Бабушкин диван, взяв меня за обе руки и спрашивая вновь и вновь: Было ли что-то, о чем она должна была знать? Сделала ли я что-нибудь незаконное? Совсем ничего? Я сказала ей, что нет, но я знала, что она мне не верит.
Папа был в аэропорту с полицией, когда мы приземлились в ЛА. Они поинтересовались, могу ли я ответить на пару из вопросов.
Так что теперь я была в полицейском участке, сидя прямо на жестком стуле рядом с моем мамой – которая должна присутствовать, потому что я несовершеннолетняя – ожидая, ожидая, ожидая, чтобы узнать, какие у них вопросы. Скелет сидел в углу, скрестив ноги, читая дрянную газету. Он уже был здесь раньше.
Мужчина, который пришел допрашивать меня, казался приятным парнем. У него наверняка была хорошая семья, с хорошо обученными детьми, которые, наверно, играли в карты на заднем дворе в ожидании возвращения домой их тяжко трудящегося папы.
Он сказал, что просто хочет со мной поговорить немного, что меня не арестовали, но все же нужно перечислить мне мои права. Все это было не так, как это показывают по телевизору. Его голос бы спокойным, и он перечислял их с такой интонацией голоса, будто он предлагал мне что-нибудь поесть. Когда он подошел к части с адвокатом, он остановился и посмотрел на меня, сказав, что, если я не сделала ничего плохого, адвокат мне не понадобится. Я не сделала ничего плохого. Мне так кажется. Так что мне не понадобится адвокат, правильно? Но нужен ли он мне? Если я попрошу его, я буду казаться виновной, правильно? Но если я не попрошу, может получиться так, что я скажу или сделаю что-нибудь, что приведет меня к неприятностям?
Он спросил, все ли я поняла, и я сказала да. Затем он сказал, что пришло время мне ответить на пару вопросов. Я посмотрела на Маму. Желая знать, вмешается ли она и попросит адвоката, но она лишь кивнула. Может, она мне не верила.
Но, возможно, возможно, я оказалась не в том месте, не в тот час.
Не в том месте, не в тот час. Мое сердце начало биться. Не в том месте, не в тот час. Мой взгляд на секунду затуманился, и все, что я видела, был Скелет, тычущий в чеки на полу моей машины. Мой взгляд сосредоточился на следователе, который вновь начал говорить.
Он сказал, что знает, что я хорошая ученица. Он знает, что у меня есть планы пойти в колледж. Он знает, что я не прогуливала школу, что у меня никогда не было повесток в суд, что я добровольно работала спасателем в детском лагере, который организовывала школа. Он сказал, что также знает, на какой машине я езжу, и что однажды я заезжала в три разных магазина с моим братом Люком.
Он спросил, помню ли я этот день.
Я сказала да.
Не в том месте, не в том месте, не в том месте.
Он попросил меня написать все, что я помнила из того дня своими словами; он сказал, что детали важны. К чему это приведет? Что, если я скажу или сделаю что-нибудь не так?
Пытаясь вспомнить каждую деталь, я взяла черную ручку и написала: 19 июля мой брат Люк попросил отвести его в несколько магазинов, чтобы он мог вернуть некоторые товары. У него было три разных пакета, по одному из каждого магазина. Он вынимал чек из папки у каждого магазина и возвращал вещи. Потом я отвезла его домой.
Следователь посмотрел на то, что я написала и покачал головой. Может, он мог помочь мне вспомнить некоторые детали. Может, мы можем выяснить все получше, вместе.
Он спросил о папке Люка. Я сказала, что она была черная и маленькая.
Он спросил, почему мои отпечатки пальцев были на этой папке. Я сказала потому, что я подобрала ее, когда Люк был в магазинах. Я удивилась, как полиция смогла найти ее. Оставил ли Люк ее у меня в машине?
Он спросил, почему я ее трогала. Я сказала потому, что она упала на пол машины и чеки вывалились, так что я хотела засунуть их обратно для него.
Он спросил, какие вещи Люк вернул. Я сказала, что не знаю.
Он спросил, почему я не знаю, какие вещи Люк вернул. Я сказала, что они были все в сумках, и я не могла их увидеть в сумках.
Он спросил, помню ли я, во сколько мы уехали. Я сказала, что помню, что я должно была вернуться к двум, так что рано утром. Мне кажется, мы уехали из дома где-то в одиннадцать.
Он спросил утра или вечера, я сказала утра.
Он спросил, было ли что-нибудь, что я заметила в папке. Я лишь сказала, что она была черная, а внутри были чеки.
Он спросил, пригляделась ли я к чекам. Я сказала, что взглянула на парочку из них.
Он спросил, было ли что-нибудь, что я заметила в этих чеках. Я сказала, что заметила, что они были все очень свежими, очень новыми.
Я замолчала, подумав о Скелете, тычущем в чеки. Они были поддельными? Нет! Я должна больше об этом подумать. Но – по какой еще причине он мог спрашивать меня о чеках?
Следователь заметил мое молчание. Он спросил, почему я остановилась. Я сказала потому, что я думаю.
Я хотела, чтобы Мама вмешалась. Чтобы она сказала что-нибудь, что притормозило бы опрос. Чтобы дать мне больше времени для размышлений. Но она лишь тихо сидела рядом со мной, стирая лак с ее когтей, и я знала, что она не совсем здесь. Мысленно она дома, стирает пятна с ее украшений. Хотела бы я, чтобы Папа был здесь. Может, он сказал бы что-нибудь. Вероятно. Я уверена, что именно поэтому Мама попросила его ждать снаружи.
Следователь вновь спросил о чеках.
Я сказала, что они были из разных магазинов, с разными товарами; на них стояла недавняя дата. Я не отважилась сказать, что на одном, который у видела, была дата, когда Люк был еще в тюрьме.
Он спросил, как долго я смотрела на чеки. Я сказала, всего пару секунд.
Он спросил, что я подумала. Я сказала, что подумал, что там было много чеков и что Люк хорошо раскладывает свои документы.
Он спросил, почему папка была в моей машине. Я казала, что не знаю.
Он спросил, оставил ли Люк папку в моей машине. Я сказала, что не знаю.
Он спросил, сказал ли мне Люк что он возвращает. Я подумала, они уже спрашивали у меня этот вопрос. Они пытаются запутать меня? Заставить сказать что-то новое, что-то другое? Может мне стоило попросить адвоката. Я сказала нет, я не знала что Люк возвращал.
Он спросил, просил ли меня Люк отвезти его куда-нибудь раньше. Я сказала да, в магазин, чтобы он могу купить еды и сигарет, в бассейн, несколько раз на озеро.
Он спросил, возвращал ли Люк что-нибудь раньше, когда я его отвозила. Я сказала нет, на сколько я помню, нет.
Он спросил меня, моя ли эта машина на фотографии. Я сказала да.
Он спросил, я ли это в моей машине на фотографии. Я сказала да.
Он спросил, Люк ли это, вылезающий из машины. Я сказала да.
Она спросил меня, знала ли я, что Люк распечатала поддельные чеки. Я сказала нет.
Я подумала. Вот черт. Это были поддельные чеки. Это была подделка. Это была подделка. И я была не в том месте, не в тот час. Я могу попасть в тюрьму. Я могу попасть в тюрьму. Я – как это слово? Соучастник? Я соучастник преступления. Ведь так? Если я не знала?