И все же остроумная "сказка для научных работников младшего возраста" (уточняет заглавие) получилась "довольно легкомысленной" (как предупреждает предисловие) не в шутку, а всерьез. Многовато в ней от хохмы, притом о вещах, зубоскальству мало сродственных.
Ведь НИИЧАВО занимается "прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни" (с.114). Разумеется, нечего ожидать от профессора Выбегаллы, выращивающего "модель универсального потребителя", чье счастье "будет неописуемым": "Чем больше материальных потребностей, тем разнообразнее будут духовные потребности" (с.127). Но для тонких Стругацких такой гротеск груб. Впрочем, и противостоящие Выбегаллам "честные маги" не отличаются глубиной мысли: "...даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чем смысл жизни" (с. 114).
Правда, положительные персонажи НИИЧАВО "приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же. Каждый человек - маг в душе, но он становится магом только тогда, когда... работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова " (с.114). Но мы не видим причины упрекать того же Выбегаллу в том, что он не разделяет эту домашнюю истину. Он ли не самозабвенно "трудится" и он ли не видит в своем занятии смысла жизни?! А с другой стороны, разве "положительные" маги не занимаются такой же ерундой? Да и что другое им делать в НИИЧАВО?
Тем не менее авторы склоняются к тому, что упомянутая "рабочая гипотеза... недалека от истины, потому что, так же как труд превратил обезьяну в человека, точно так же отсутствие труда... превращает человека в обезьяну (с.114).
Какой труд - и какое отсутствие... Конечно, авторы все это прекрасно знают, но остановиться в своей всеобъемлющей иронии не могут. Вот и получается, что "позитивное" представление о труде, человеке и обезьяне, с точки зрения которого мы должны судить Выбегаллу, тоже вышло из какого-нибудь отдела Ординарного Шутовства. Нам кажется, в этом - главный просчет. Нам кажется, авторам не хватило чувства ответственности, которое диктует художественную меру.
7
Роман Войскунского и Лукодьянова "Экипаж "Меконга"", "Книга новейших фантастических открытиях и странных происшествиях, о тайнах Вещества и о многих приключениях на суше и на море", поначалу воспринимается как нечто среднее между научной фантастикой и приключенческой литературой - и пародией на этот гибрид. За нарочито подробными подзаголовками, за автоироническими эпиграфами, вроде "Знаете, не надо кораблекрушений... Так будет занимательней. Правильно?" (Из И.Ильфа и Е.Петрова), встает тень доброго старого "красного Пинкертона". Затем, однако, пародия отходит в сторону и перед нами - все же приключения. Невероятные, отчасти сказочные, отчасти всерьез но они-то и оказываются в конце концов настоящей научной фантастикой.
Петр I послал экспедицию князя Бековича Черкасского и с ней российского флота поручика Федора Матвеева искать водный путь в Индию через Среднюю Азию. Из Индии Матвеев вывез клинок, пронзающий тело, не повреждая. Он видел удивительные вещи: храмовые статуи. скрывающие мощные лейденские банки, жрецов, наловчившихся проходить сквозь стены. Через столетия вокруг далекой Индии чудес разгорится борьба, в которую включатся самые разные персонажи - от итальянского подводного диверсанта-иезуита до советских нефтяников. И все это неожиданно приведет... к проблеме нефти.
Если в "Экипаже "Меконга"" что и напоминает не лучшую приключенческую литературу, то не фантастические истории с людьми-призраками, а заурядная "реалистическая" схватка молодцов-физиков с контрабандистами. А то, что читатель сперва готов отнести к причудам разгоряченного воображения, в конце концов вызывает интерес и доверие. Обнаруживаешь, например, что князь Бекович был на самом деле и поход по указу Петра тоже был. А клинок-призрак если и не был, то, похоже, может быть...
В лабиринте приключений - через Индию в "НИИ Транснефть", через красочную южную барахолку в лабораторию - попутно узнаешь множество сведений, мимоходом захваченных авторами в поисках материала для главной гипотезы. Об оснастке парусных судов и о том, знал ли море Александр Грин, об эволюции каретных осей со времен д'Артаньяна и об ордене иезуитов. Все это как будто не имеет ну решительно никакого отношения к научной фантастике - по крайней мере к транспортировке нефти от морских скважин к берегу, чем официально заняты герои романа. Да и транспортировка - какая это фантастика?
Оказывается - самая настоящая. И начинается она с Федора Матвеева. В Индии поручик наблюдал фокус браминов: масло, налитое в бассейн с водой, "само собой" текло сквозь воду. Тайна клинка - той же природы, кто только не старался прибрать эту тайну к рукам! И брамины, и отцы-иезуиты, и карьеристы Опрятины. А далась разгадка эффекта проницаемости вещества (на нем построена идея трубопровода без труб) молодежному экипажу яхты "Меконг", бакинским физикам.
И оказывается, что самые увлекательные приключения - среди тайн вещества. И самый важный эпиграф не из Ильфа и Петрова, а из "Шагреневой кожи" Бальзака: "Чтобы воздействовать на неведомое вещество, которое вы хотите подчинять неведомой силе, мы должны сначала изучить это вещество". Фантастическая идея развертывается из приключенческой истории. Приключение-действие и научно-фантастическая идея - не параллельные линии, сосуществующие раздельно (как в романах и повестях В.Немцова, А.Студинского, Н.Томана, Г.Тушкана). Внешнее действие незаметно переходит в историю "приключений мысли".
Тема романа не так уж нова: еще беляевский профессор Вагнер сделал свое тело проницаемым. "Нет той сказки, - говорил он, - которую наука не воплотила бы в жизнь".[340] Но когда еще она дойдет до этой сказки! И Беляев не рискнул на научно-фантастическое обоснование, спрятался за шутливую форму рассказа. Войскунский с Лукодьяновым тоже прибегли к иронии и автоиронии. Но они создали и противовес ей. Исторический фон как раз и служит этим противовесом. Авторы потрудились над ним так основательно вовсе не с тем, чтобы вогнать в конце концов романтическую историю в прозаический нефтепровод. Наоборот, "проза" нефтепровода раскрывается на этом фоне со своей необыкновенной, романтической стороны.
В исторических экскурсах сюжетно оправдывается то, что нельзя было подкрепить научно. Исторические приключения - своеобразный экран, на котором фантастическая идея обретает правдоподобие. Структура романа как бы отражает лабиринт цивилизации, которая только внешне представляется хаотическим скоплением сведений: ничто не проходит бесследно, даже миф и сказка. Пилот сверхзвукового лайнера не задумывается о крыльях Икара. Но разве не существенна невидимая нить, связывающая современный самолет со сказочным его прообразом? "Экипаж "Меконга" живо и увлекательно поэтизирует эту идею содружества "чисел" с мифами.
* * *
В 60-е годы научно-фантастический роман примечателен своеобразной поверкой легенд. Истоки современных научно-фантастических идей прослеживаются до предания и мифа, а миф и сказка испытываются сов, ременными гипотезами и понятиями. Предание о Лилит из шумерского эпоса стало отправной точкой для фантастической реконструкции первобытного сознания в повести Обуховой. Войскунский с Лукодьяновым попытались фантастически обосновать легенду о людях-призраках. Емцев и Парнов в "Последнем путешествии полковника Фосетта" (1965) расцветили загадочно высокую культуру майя фантастическими догадками.
Легенда и предание, может быть, оттого и притягивают фантастов что как раз двуединым методом научной фантастики можно выявить вплавленные в них крупицы истины. К тому, чего нельзя обосновать логически, писатель применяет художественный домысел. Наука же обычно вовсе устраняется от истолкования странных образов народной памяти, если не располагает неопровержимыми фактами. Современный научно-фантастический роман как бы пробует прочность перегородки между научной и художественной логикой, естественно возникшей при разделении научной и художественной деятельности, но довольно искусственно оберегаемой ученым педантизмом.