Циклы отдельных авторов отражают общее движение нашей фантастики. Роман "Гость из бездны" был задуман и начат Мартыновым в 1951 г. Время не благоприятствовало социальному роману о будущем, и в 1955 г. писатель дебютировал фантастико-приключенческими повестями "Каллисто" и "220 дней на звездолете". Трилогия "Звездоплаватели" (1960), в которую вошла последняя повесть, развивалась во второй части "Сестры Земли" (1957) в духе научной сказки. В заключительной же части "Наследство фаэтонцев" (1959) заметен переход от космических приключений к исследовательской романтике. Здесь уже зазвучали и социальные мотивы. А в романе "Гость из бездны" (1962) фаэтонская социальная тема "Звездоплавателей" получила известную философскую трактовку. Братские отношения землян с фаэтонцами близки мотивам ефремовского Великого Кольца.
В романе "Льды возвращаются" Казанцев, после приключенческого "Мола "Северного"", вновь обратился к намеченной еще в "Арктическом мосту" теме делового сотрудничества стран с разными социальными системами. Писатель сводит новых персонажей с героями старых романов. Их открытая помогают растопить лед холодной войны, сблизить народы на основе мира и демократии. Ход событий на мировой арене помог писателю вернуться к наиболее плодотворному мотиву своей фантастики, хотя успешно его разработать все же не удалось.
Современные циклы фантастических романов и повестей объединяет не столько внешняя фабульная связь (как, например, приключения Бабкина и Багрецова в романах Немцова), сколько связь внутренняя, проблемно-тематическая. В новую редакцию "Возвращения" (под названием "Полдень, XXII-й век", 1967) Стругацкие включили некоторые рассказы, сюжетно почти не связанные с этой повестью. Объясняя в предисловии, почему они это сделали, авторы подчеркнули, что рассказы органически входят в "систему" их мечты. Вот это единство "системы" будущего и является внутренним основанием цикла, преодолевая фабульную его пунктирность.
"Возвращение" - цепочка новелл; большая повесть Гуревича "Мы - из Солнечной системы" сюжетной обособленностью частей тоже напоминает цикл. Иные из глав ("Функция Шорина", "Ааст Ллун, архитектор неба"), подобно некоторым новеллам "Возвращения", тоже печатались отдельными рассказами. Возможно, авторы и назвали свои произведения повестями, а не романами, ощущая их недостаточную сюжетную цельность.
Цикл братьев Стругацких охватывает сравнительно близкое завтра, когда, по мнению авторов, сохранятся некоторые пережитки прошлого. В героях черты будущего смешиваются с "родимыми пятнами" прошлого. Стругацкие как бы вращают свой "магический кристалл", ловя то ту, то эту грань будущего. Повесть распадается на новеллы. В каждой - какая-то характерная, по мнению Стругацких, черта Полдня. Вот некоторые заглавия: "Ночь на Марсе", "Злоумышленники" (мальчишки собрались бежать в космос), "Десантники" (профессия разведчиков космоса), "Благоустроенная планета" и т.д. Связующие звенья опускаются, сюжет делается пунктирным.
В этом своеобразие повести и в этом ее типологическое отличие от романов Ефремова, Снегова, Мартынова. Концентрируя внимание на отдельных сценах и эпизодах, Стругацкие достигают большей художественной яркости, чем, например, Мартынов в романе "Гость из бездны", но проигрывают в отчетливости концепции, составляющей силу романов Ефремова и Снегова. Ради широты охвата и разносторонности картины Стругацкие вынуждены поступаться определенностью своей мечты. Правда, писатели выступают зачастую разведчиками наименее ясных проблем будущего. Свободная ассоциация фрагментов как бы оправдывает коэффициент неизвестного в системе мечты.
Зависимость жанра от литературной традиции относительна. Ни жюль-верновские "Необыкновенные путешествия", ни советская социальная утопия 20-х годов, ни производственно-фантастический роман 40-50-х годов не были капризом субъективного выбора. И обращение к традиции, и экспериментаторство в фантастике, как и в реалистической литературе, обусловлены прежде всего жизненным материалом.
Структура цикла возникает тогда, когда уже возможна "доводка" частей, но еще не до конца ясно целое. Один из циклов книги рассказов Альтова "Легенды о звездных капитанах" (1961) озаглавлен: "Может ли машина мыслить?". Сегодня уже вырисовывается этот вопрос, но однозначно отвечать еще рано. Альтов дробит его на цепочку сюжетов, отрабатывая в каждом часть проблемы.
Если реалистический роман о современности существен широким обобщением жизни, то в научной фантастике роман в отличие от других жанров отражает общую картину знания, общее взаимодействие науки с человеком и обществом. Состояние науки не всегда благоприятствует целостному изображению ее перспектив. Фантасты оттого и совершают заезды в смежные жанры (отсюда гиперболизация приключенчества, поверхностная памфлетность и т.д.), что внешним, формальным единством пытаются восполнить недостаточную концепционность содержания.
В этом отношении 60-е годы оказались переломными. "Дальняя" тематика означала переход знания на новый уровень. Во-первых, стала очевидной непосредственно производительная роль науки, о чем фантасты прежде только догадывались. Во-вторых, существенно изменилась опора фантазии - научное мышление: оно включило наряду с точным знанием гипотетические предположения о путях развития науки и элементы образной логики. И, в-третьих, - самое главное для структуры научно-фантастического романа - дробление наук дополнилось их интеграцией.
Но специализация и дифференциация отнюдь не исчезли. Обособление частных тем в системе знания - одна из важных причин дробления фантастического сюжета на цепочку новелл. Не случайно в 60-х годах новелла наряду с романом получила небывалое развитие. (Только авторских сборников рассказов, не считая коллективных и множества журнальных публикаций, вышло в это время больше, чем за всю историю советской фантастики.) Порой казалось: не пробил ли час новеллы? не пришло ли ей время взять реванш за почти безраздельное господство романа в 30-40-е годы?
"Приключения современной научной мысли столь сложны", ищет этому объяснение фантаст-новеллист Альтов (в письме автору этих строк), что часто "нельзя дать "сплошной роман"". Научная мысль, впрочем, никогда не была проста для своего времени. Причина нашествия новеллы, может быть, в другом - в лавинообразном нарастании информации. Необъятное море частных тем, растекаясь бесчисленными ручейками, казалось бы, должно создать для романа непреодолимые трудности. Но многотемье породило лишь жанрово-тематический "взрыв", не помешав появлению крупных эпических произведений, хотя форма их изменилась. Параллельно дроблению идет генерализация, интеграция. Может быть, в силу этой двойственности картины знания многие научно-фантастические романы и повести 60-х годов построены по принципу цикла либо как компромисс между цикличным, ассоциативным объединением фрагментов и единой сюжетностью ("Возвращение" и "Стажеры" Стругацких, "Лезвие бритвы" и "Час Быка" Ефремова, "Мы - из Солнечной системы" Гуревича).