Потом механизм величественным голосом прохрипел :
— Джордан Хенек, проснись! Джордан Хенек, проснись!
— Ага, это уже совсем иное дело! — радостно вскочил доктор. — Внушает респект. Как приятно услышать свое имя от такого чуда! Обретаешь вес в собственных глазах, проникаешься большим уважением к себе! Интересно, а мое имя слышно было сейчас по всему свету?
— Материализованные желания ориентированы строго индивидуально. Свое имя слышали только вы.
— Ну, ладно, — махнул рукой Хенек. — Это мелочи. Манией величия я не страдаю.
Лихорадка открывательства снова овладела им. „Вчера я не догадался сочинить себе новую пижаму, этой пользуюсь уже месяцы, она насквозь пропитана моими сомнениями и недомоганиями!“
И он намечтал себе пижаму легкую, как пушинка, сонно-голубую, удобную, как халат дзюдоиста десятого дана. Но сознание того, что все это слишком тривиально и он мог бы иметь десяток пижам куда более оригинальных, не давало ему покоя. Одну за другой примерял он модели. Постоит с задумчивым видом дегустатора, потом стащит с себя пижаму и бросит обратно в дверцу.
Близилось время обеда. Джордан вспомнил о своих домашних. Ого, Пентелея, наверное, давно уже встала, с присущей ей невозмутимостью заказала завтрак, скромный туалет и какую-нибудь никому неведомую древнегреческую рукопись, чтобы прилежно заняться раскрытием ее тайн. Она не любила экспериментов вне литературы, у нее не было того огонька, какой был у Хенека. Да и в конце концов, так ли уж важно, как общается с УНИМО Пента? Это ее личное дело. Жюль, вероятно, нафантазировал себе всяких библиографических редкостей, они с матерью одного поля ягода. Только к Хорхе захотелось ему заглянуть снова, однако его удерживала жажда творить, проекты роились в голове, рождались один за другим.
По-видимому, жена и сыновья были очень заняты — за все время никто не навестил его. Ничего удивительного, все они серьезные люди, как-никак живут на пороге XXII века, а ожидание УНИМО нередко вселяло в них отчужденность. Ну, хватит с пижамами, нужно умыться. Не следует забывать о нормальном человеческом ритме жизни, даже если попадешь в туманность Андромеды.
Хенек посмотрел на себя в зеркало. Мешки под глазами огромные, даром, что напоминали Оскара Уайльда.
— Гнусная история! Ну еще бы, спишь в дурацкой пижаме, вскидываешься от кукарекания — как тут не быть мешкам под глазами? Нужно пожелать откуда-нибудь издалека ключевой воды, скажем, из водопада Виктория, или какое-нибудь чудодейственное мыло, чтобы сразу сняло усталость.
Джордан плеснул себе несколько раз в лицо, и мешочки под глазами порозовели. Наверное, они еще увеличатся. Джордан пришел в раздражение.
— Глупости, какая там вода из Виктории, когда водопад давно упрятали под маску! Небось, и эту-то воду УНИМО синтезировал из камней, пыли, пижам и асфальта. Что ему стоит, он может все преображать во все. Нет, все зависит от мыла.
И Хенек принялся выдумывать новое мыло.
— Ананасовое! Орхидейное! Из пионов и моркови! Из ореховой шелухи!
— Нет, тыквенное! Персиковое! Хочу мыло, в котором сочетались бы зеленый салат, ягнятина, крем-брюле и пиво, какое пил сам Гашек!
Где-то на пятидесятом по счету рецепте наш герой иссяк. Тщетно надеялся он, что это его освежит. В действительности же он попросту питал свои мешочки, вливал в них жизнь и они, иссиня-черные, красовались у него под глазами, ухмылялись нахально.
После мыльных экспериментов он не стал долго возиться с выбором полотенца и после нескольких проб выбросил его в дверцу вместе с грудой брусков, переливавшихся всеми цветами радуги, и сел завтракать, хотя давно перевалило за полдень.
— Наши подсчеты показывают, — заговорила установка, — что из всего человечества только сто четырнадцать тысяч триста тридцать три человека не воспользовались пока услугами УНИМО. Самых терпеливых и изобретательных заказчиков мы решили отмечать премиями. Первую премию заслужила Эльвира Смедна из башни номер четыреста восемьдесят семь, которая опробовала и вернула назад ровно сто пар чулок. В ее комнате уже смонтирован второй канал УНИМО. Поздравляем вас, Эльвира Смедна!
— Вот это да! УНИМО наушничать не любит! — заметил литератор и занялся проблемой завтрака.
Прежде всего нужно было выбрать чайный сервиз. Перед ним дефилировали чашки из металла, стекла, фарфора. То не нравилась форма, то звон ложечки о стенки, то рисунок, то размеры. Все летело в распахнутую дверцу, билось, крошилось и тут же возвращалось в модифицированном виде. Потом начались муки творчества с чаем, булочками, повидлами.