Знаешь, что нужно для полного счастья? Надо уметь примиряться, научиться прощать им всем — Феллини, Бергману, Михалкову, Бобу Фоссу, — что они создали фильмы, которые куда лучше, до отчаяния лучше, чем твои. И еще — уметь не завидовать (даже благородной завистью) какому-нибудь еще безбородому, несмотря на пышную растительность на щеках, и никому не известному режиссеришке за тот или этот кадр, за такой, а не иной взмах монтажных ножниц, за еще не изношенные борьбой и поражениями глаза, нервы, тестикулы… и, — что, наверное, самое трудное, — научиться не толкать себя к пропасти нового гибельного полета, не требовать от себя большего, чем можешь… не стремиться к тому, чего, может быть, тебе вовсе не дано… вот так, просто смириться! с тем, что многого тебе никогда не достичь… А кто на это способен? И можно ли этому научиться — где-нибудь, когда-нибудь; и надо ли вообще, чтобы было можно, или не надо? Эх, знал бы ты, до чего мне необходимо понять, каким образом вы решили этот мой последний злодейский вопросец… Как, в конце концов, на него ответили… потому что, признаться, сам я ответа не нахожу — и ныне, и присно, и во веки веков?
Твой Камен Васев
P.S.: Хочу еще раз напомнить: не заставляй человека ждать дольше, чем позволяют его силы и судьба, — на это он еще не способен.
К.В.
P.P.S.: А фильм о тебе я сделаю, вот увидишь!
ММПП 4-12-20-28
Я надеялся, что хотя бы старость моя будет спокойной. Что придет время, когда я уже не смогу крутиться на съемках, ночевать под открытым небом и забывать, в каком классе учится сын. Когда, наконец, научусь видеть, что небо синее просто потому, что оно небо, а не потому, что олицетворяет меланхолию; а трава зеленая потому, что она трава, а не потому, что вслед за кадром с лужайкой кто-то неизлечимо заболеет. Вот на что я надеялся… но — увы!
Проклинаю — и благословляю — тот день, когда увидался чуть ли не на улице со старым приятелем Генчо; я принадлежу к тем немногим, кто позволяет себе так его называть, для остальных он уже давно „товарищ Евгеньев“; и он внезапно — но совсем не между прочим — предложил мне написать книгу. Хорошо помню наш разговор; он даже не выждал, стану ли я торговаться, а тут же выложил самый сильный козырь. „Это твой долг перед нами всеми, — пробубнил он серьезным басом. — И совесть никогда тебе не простит, если ты ее не напишешь, помни мое слово!“. Не знаю, совести ли я испугался или что другое заставило, — но дал согласие. Работаю как каторжник: с восьми до двух стучу на машинке, потом готовлю материалы на следующий день. А конца все не видно.
Единственный светлый луч — и потому я снова напоминаю о себе — тоненькая стопочка полупрозрачных слипшихся листочков, которую я обнаружил в груде бумажного хлама, накопленного годами; трудно поверить, что весь этот хлам собирал я сам. Я вспомнил о Вас, но адрес Ваш давно затерялся, и хорошо, что в том же „авгиевом архиве“ нашелся черновик моего старого письма. Я испытал сильное и глубокое желание снова написать Вам; пожалуй, у меня нет большего долга, чем написать эту страничку…
Если бы не Вы, я не создал бы „Водопад“ — мой наверняка не самый глубокий, но самый любимый и успешный фильм! Если бы не Вы, я, конечно, умер бы от первого же инфаркта после премьеры, потому что так никогда бы и не узнал, что человек умирает не от сердечной — или мозговой, или дыхательной — недостаточности, а от иной, которую я бы назвал временной. Это — когда задыхаешься от нехватки чего-то необъяснимого, хотя все в тебе и вокруг тебя нормально… Знаете, Вы оказались удивительно правы. Дьявольская поверхность Мёбиуса, в которой — было время — заплуталась моя жизнь, разлетелась в пух и прах. Я снова встретил Камелию, снова влюбился в нее, мы снова поженились. Как все просто, правда? Как просто выразить одной фразой то, что отняло полжизни! Или больше жизни, потому что сейчас — поверите ли? — оба мы стали совсем другими! Мы наконец поняли, что по-настоящему нужны друг другу.
А Вы, друг мой, замолчали надолго. Почему? Может быть, я невольно задел Вас неосторожным словом? Или сердитесь, что нигде ни разу — ни в интервью, ни в статьях — я не упомянул, откуда, в сущности, пришла ко мне идея „Водопада“? Или на то, что, желая избежать чрезмерно прозрачной аллюзии, был вынужден в конце фильма убить Вас… то есть не Вас, а невидимого Пришельца? Если так, искренне прошу простить меня. Но нет, не верю, Вы не настолько мелочны, как люди. Скорее всего, не можете обеспечить себя материалом или что-нибудь в этом роде. Да-да, помню, там, у васэто очень трудно. Но ведь я не требую бог весть чего! Хоть несколько строк, даже несколько слов… лишь знать, что Вы существуете. Неужели за все эти годы Вам не удалось создать ни слова? Например, таких: „Человече, остановись и слушай: Время…“. Как это просто! Ах, как это просто… а Вы молчите… Почему?