Он пожал плечами Япана и показал:
Я добыл больше.
Получилось — ничья.
Позже Келли сообщила ему, что в стае он теперь известен как Большая Палка. Имя это безмерно польстило ему.
За обедом Леон чувствовал себя воодушевленным, но уставшим и был не в настроении беседовать. Пребывание в шимпанзе словно подавило его речевой центр. Потребовалось некоторое усилие, чтобы спросить главспеца Рубена о технологии погружения. Обычно он относился к чудесам техники как к чему-то обыденному, но понимать шимпанзе означает понимать, как ты проникаешь в них. И воспринимают ли они тебя?
— Аппаратура погружения помещает вас в извилину в задней части головного мозга шимпанзе, — . объяснил Рубен за десертом. — Для краткости будем называть ее просто «извилиной». Это мозговой центр передачи эмоций и воплощения их в действие.
— Мозговой? — переспросила Келли. — А как же наш мозг?
Рубен пожал плечами:
— Общая планировка такая же. Но мозг шимпанзе меньше.
Леон подался вперед, не обращая внимания на дымящуюся чашку кофе.
— Эта извилина, она не дает прямого контроля над моторикой?
— Нет, мы пробовали, но это слишком дезориентирует шимпанзе. Когда вы освобождаетесь, обезьяна долго не может прийти в себя.
— Значит, мы тоньше организованы, — заметила Келли.
— Волей-неволей. У самцов шимпанзе в нейронах, ответственных за действия и агрессию, всегда горит сигнальная лампочка…
— Потому-то они и больше склонны к насилию? — спросила она.
— Мы думаем, да. В нашем мозгу тоже имеются аналогичные структуры.
— Правда? Мужские нейроны? — усомнилась Келли.
— У мужчин уровень активности лимбических систем [152]выше, и располагаются они глубже в мозгу — эти структуры эволюционно древнее.
— Так почему бы не отправить меня сразу на этот уровень? — поинтересовался Леон.
— Мы помещаем чипы погружения именно в эту извилину головного мозга, потому что можем «дотянуться» до нее сверху, хирургически. Лимбическая система гораздо глубже, в нее невозможно вживить чип и сеть.
Келли нахмурилась.
— Значит, самцов шимпанзе…
— Труднее контролировать. Образно говоря, профессор Маттик управляет своим шимпанзе с заднего сиденья.
— В то время как Келли руководит своей самкой из «диспетчерской», которая у женщин рядышком? — Леон уставился в пространство. — Я в невыгодном положении!
Келли усмехнулась:
— Придется тебе играть теми картами, которые сданы.
— Это нечестно.
— Большая Палка, биология — это судьба.
Стая набрела на гниющие фрукты. Шимпанзе охватило лихорадочное возбуждение.
Запах был отвратительным и соблазнительным одновременно, сперва Леон даже не понял почему. Шимпанзе кинулись к перезревшим «грушам» болезненно-сине-зеленого цвета, принялись протыкать и сдирать кожуру, высасывать сок.
Леон с опаской попробовал один плод. Удар последовал мгновенно. Теплое ощущение счастья разгорелось в нем. Ну конечно, фруктовые эфирные масла превратились в алкоголь! Шимпанзе вполне сознательно предались пьянству.
Он «позволил» своему шимпанзе напиваться. К тому же выбора у него просто не было.
Япан ворчал и махал руками, стоило только Леону попытаться отвести его от сочащихся плодов. А чуть погодя Леону и самому уже не хотелось уходить. Он полностью отдался доброй крепкой выпивке. Беспокоиться он будет потом, бултыхаясь в своем шимпанзе, и… Это же вполне естественно, не так ли?
Потом появилась стая рабуинов, и он потерял контроль над Япаном.
Они приближаются быстро. Бегут на двух ногах, без шума. Хвосты подергиваются, они разговаривают друг с другом.
Пятеро сворачивают влево. Они отрезают Эсу.
Большой грозит им. Ляжка бежит к ближайшему, и тот пыряет его рогом.
Я швыряю камни. Попадаю в одного. Он визжит и пятится. Но остальные продолжают бежать вперед. Я кидаю снова, и они идут — и пыль и вой — и хватают Эсу. Царапают ее когтями. Лягают острыми копытами.
Трое тащат ее прочь.
Наши самки убегают, перепуганные. Мы, воины, остаемся.
Мы деремся с ними. Верещим, кидаем камни, кусаем их, когда они близко. Но до Эсы не добраться.
Потом они уходят. Быстро бегут на двух ногах с копытами. Победно вертят хвостами. Дразнят нас.
Нам плохо. Эса старая, мы любили ее.
Самки возвращаются, им страшно. Мы ласкаем друг друга и знаем, — что двуногие где-то пожирают Эсу.
Большой подходит, пытается похлопать меня. Я рычу.
Он Большой! Он должен был остановить врагов.
Глаза его выкатываются, он бьет меня. Я бью его. Он бьет меня. Мы катаемся в пыли. Кусаемся, воем. Большой сильный, сильный, он колотит меня головой о землю.
Остальные воины смотрят на нас, не присоединяются.
Он бьет меня. Мне больно. Я удираю.
Большой успокаивает воинов. Самки подходят, выражают уважение Большому. Касаются его, гладят так, как ему нравится. Он взгромождается на трех по очереди очень быстро. Он чувствует, что он Большой.
Я зализываю раны. Шила подходит приласкать меня. Скоро мне уже лучше. Забываю об Эсе.
Но не забываю, как Большой побил меня. Перед всеми. Мне больно, а Большого вычесывают.
Он позволил им прийти и забрать Эсу. Он Большой, он должен был остановить их.
Однажды я одолею его. Уложу на спину.
Однажды я стану Большим.
— Когда ты освободился? — спросила Келли.
— После того, как Большой перестал метелить меня… э… Япана.
Они отдыхали под ослепительным солнцем у бассейна. Пьянящие лесные запахи, казалось, пробуждали в Леоне тягу к тому, чтобы вновь очутиться там, в долинах пыли и крови. Он вздрогнул и глубоко вздохнул. Драка была такой увлекательной, что ему не хотелось уходить, несмотря на боль. Погружение гипнотизировало.
— Я знаю, что ты чувствуешь, — сказала жена. — Так легко полностью отождествить себя с ними. Я покинула Шилу, когда эти рабуины приблизились. Жуткие твари.
— Зачем вообще было создавать их?
— Рубен сказал, что планировалось на них охотиться, для развлечения — ну как же, нечто новое, бросающее вызов.
— Охотиться?Бизнес готов эксплуатировать любой атавистический примитивизм для… — Он едва не начал читать маленькую лекцию о том, как далеко зашло человечество, но вдруг осознал, что больше не верит в это. — Мда.
— Ты всегда говорил, что люди — разумные животные. Никакая социоистория не будет работать, если не примет в расчет нашу звериную сущность.
— Боюсь, наши худшие грехи полностью принадлежат нам самим. — Леон не ожидал, что пережитое в погружении настолько потрясет его. Такой опыт отрезвлял.
— Вовсе нет. — Келли одарила его надменным взглядом. — Я тут почитала кое-какую внутреннюю информацию станции. Геноцид встречается и у волков, и у шимпанзе. Убийство широко распространено. Уткам и орангутангам известно изнасилование. Даже муравьиустраивают войны и набеги за рабами. Рубен говорит, у шимпанзе не меньше шансов быть убитыми, чем у людей. Из всех священных признаков — речи, искусства, техники и прочего — от зверей-предков мы, бесспорно, унаследовали именно геноцид.
— Ты многому научилась от Рубена.
— Неплохой способ следить за ним.
— Лучше подозревать, чем потом сожалеть?
— Конечно, — ласково сказала она. — Не дадим Африке размягчить наши мозги.
— Ну, к счастью, даже если согласиться с утверждением, что мы — супершимпанзе, в человеческом обществе общение размывает отличия между Нами и Ими.
— И?
— Это притупляет глубинный импульс к геноциду.
Она снова рассмеялась, на этот раз к его вящей досаде.
— Ты недопонимаешь историю. Малые группы все еще убивают друг друга с огромным удовольствием. Что в Боснии, что во время правления Омара Пронзателя… [153]
— Согласен, мелкие трагедии дюжин существуют. Но в масштабе, с которым работает социоистория, усредняя многомиллионное население…
152
Лямбическая система — комплекс структур среднего, промежуточного и конечного мозга, участвующих в организации висцеральных, мотивационных и эмоциональных реакций организма.
153
Омар Пронзатель (592–644) — второй халиф в Арабском халифате (634–644), по преданию, взяв штурмом Александрию, в 642 г. приказал сжечь Александрийскую библиотеку.