ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
ПРОФЕССОРА
А. Г. ИВАНОВА-СМОЛЕНСКОГО
_____________
17 мая 1938 года товарищ Сталин, как известно, высказал пожелание о процветании у нас той науки, «которая имеет смелость, решимость ломать старые традиции, нормы, установки, когда они становятся устарелыми, когда они превращаются в тормоз для движения вперед, и которая умеет создавать новые традиции, новые нормы, новые установки». К представителям именно такой науки принадлежал и И. П. Павлов. В предисловии к 5-му изданию своего «ХХ-летнего опыта», говоря о том, что эта книга является по существу историей развития учения о высшей нервной деятельности,он писал: «Как во всякой истории тут было и есть много ошибок, неточных наблюдений, неправильно поставленных опытов, недостаточно обоснованных выводов; но зато и много поучительных случаев, как многое из этого было избегнуто и поправлено, а «в целом происходило непрерывающееся накопление научной истины».
Борьба между новым и старым, неуклонный подъем по ступеням развития все выше и выше происходит в советской науке при непременном условии критики и самокритики. Недостатки и ошибки научной работы вскрываются для того, чтобы их преодолеть.
«Общепризнано, что никакая наука, — говорит товарищ Сталин, — не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики».
Мы только что видели, как смотрел на процесс преодоления своих ошибок И. П. Павлов и какое значение этому процессу он придавал. Для всех присутствующих совершенно ясно, что основной задачей данной сессии является вскрытие и преодоление недостатков и ошибок в деле продолжения и развития павловского учения.
Окидывая мысленным взглядом пройденный мною более чем 30-летний научный путь, я вижу много недочетов в своей работе, в большинстве случаев уже преодоленных и исправленных, а в некоторых случаях еще преодолеваемых и исправляемых. По всей вероятности, как у всякого ученого, у меня есть и такие ошибки, которых я не замечаю, и я буду благодарен тем, кто по-товарищески обратит мое внимание на них.
Несомненно было когда-то время, когда при изучении высшей нервной деятельности человека я недооценивал ее качественные особенности; не уделял достаточного внимания связям между корой и вегетативной нервной системой; недостаточно тесно связывал свою научную работу в области учения о высшей нервной деятельности с запросами клиники; недооценивал огромного значения сеченовских работ для изучения высшей нервной деятельности человека; грешил, как впрочем и очень многие другие, в своих работах излишком ссылок на зарубежных ученых. Об одном из крупных недостатков своей научной работы я уже говорил в докладе.
Три следующие вопроса привлекают к себе особое внимание в связи с выступлением академика Л. А. Орбели.
Во-первых. Л. А. Орбели вел в своем выступлении спор с каким-то фантастическим лицом относительно того, существует или не существует субъективный мир, видя при этом в отрицании субъективного мира проявление берклианства. Но уже не говоря о том, что субъективный идеализм, а следовательно, и берклианство, состоит вовсе не в отрицании субъективного мира, а, наоборот, в отрицании внешнего материального мира, в отрицании объективной реальности, не говоря об этом, суть дела заключается вовсе не в отрицании субъективного психического мира. Никто никогда не предлагал и теперь не предлагает академику Л. А. Орбели признать правильным отрицание существования субъективного мира. Речь идет не об отрицании существования внутреннего психического мира, который Л. А. Орбели называет субъективным, а о том, что этот мир, отражая объективную реальность и постоянно получая свое объективное внешнее выражение, является н е только субъективным, но в то же время и объективным, представляет собой единство субъективного и о б ъ е к т и в н о г о.
Считая внутренние переживания и в особенности ощущения только субъективными, академик Орбели идет к субъективному идеализму, а его ученик проф. Гершуни, разрывая объективные нервные процессы и «субъективные ощущения», пытается под идеалистическую концепцию подвести экспериментальную базу.
Во-вторых. Большой интерес представляет полемика, возникшая между академиком Орбели и проф. Гращенковым, относительно непосредственных впечатлений от окружающего мира и словесных обозначений, т. е., другими словами, вопрос коснулся теории символов или иероглифов. Надо признаться, что, кроме путаницы, полемика эта ни к чему не привела. У нас, к сожалению, нет сейчас времени в этом детально разбираться, но позвольте высказать лишь одно соображение.