Примерно в тот же период времени были ликвидированы в ВИЭМ лаборатория сравнительной физиологии высшей нервной деятельности и лаборатория по изучению высшей нервной деятельности ребенка. Вот что писала «Правда» 7 июня 1941 г. в статье «На совещании актива ВИЭМ»: «Как хорошо известно, великий советский ученый И. П. Павлов в последние годы жизни, накопив огромный материал, приблизился к цели своих исследований — клинике, практической борьбе с нервными и психическими болезнями. Казалось бы, в ВИЭМ, где работают ученики Павлова, следовало всемерно развивать эти важнейшие, давшие очень обнадеживающие результаты, исследования. На деле же в разработке павловского наследства ВИЭМ, как признает и тов. Гращенков, сделал даже некоторый шаг, если не назад, то в сторону — от клиники, от актуальнейших проблем практической медицины».
Что все это значит?
Несколько слов о выступлении профессора Гинецинского. Чуть ли не единственную ошибку школы Орбели проф. Гинецинский видит в том, что «она выпустила из своих рук экспериментальную разработку проблемы кортикальной регуляции». Другими словами, проявила, мол, явное попустительство и непротивление тому, что этой проблемой занялась школа другого ученика И. П. Павлова, и, таким образом, не монополизировала данную работу целиком в своих руках. Кто мешал одновременной разработке вопросов кортикальной регуляции и в школе Орбели, и в школе Быкова? Как понимать это заявление проф. Гинецинского — как тонкую иронию по поводу самокритики?
Начав свое выступление с чисто декларативного признания ошибочности своих научных позиций, проф. Гершуни все дальнейшее свое выступление посвятил попыткам доказательства их правильности и в конечном счете оказался целиком на своих прежних ошибочных позициях, утверждая, что ощущения — это только субъективные переживания.
Проф. Гершуни считает неправильным мое понимание павловских установок на взаимоотношение психического и физиологического, не согласен с моей критикой его субсензорных реакций, не согласен с тем, что его экспериментальные данные могут быть поняты в свете учения о первой и второй сигнальных системах, и утверждает, что «в данном случае суть не в этом», настаивает на том, что при исследовании временных связей у человека о «субъективной стороне явлений» можно будто бы судить только по «субъективному отчету» испытуемых, и т. д.
Попытка доказать якобы неправильность моих взглядов на соотношение субъективного и объективного ссылкой на «Павловские среды» неубедительна. Записки одного из учеников И. П. Павлова и стенограммы, составляющие три тома так называемых «Павловских сред», никогда не были прочитаны, проверены и подписаны И. П. Павловым.
В них содержится много ошибок, неточностей и искажений подлинных высказываний И. П. Павлова, что полностью относится и к цитате, приведенной проф. Гершуни.
Вопросы, которые задает мне в своем выступлении проф. Гершуни, показывают, что он не очень внимательно прослушал и прочитал мой доклад.
Считая уместным иронизировать по поводу критики его работ, проф. Гершуни заявил, что эта критика «достигла высокой концентрации». Полагаю, что правильнее было бы со стороны проф. Гершуни без всякой иронии позаботиться о надлежащей концентрации его самокритики, находящейся на весьма низком уровне. Ирония проф. Гершуни несомненно имеет общие корни с тем же присущим ему высокомерием, о котором упоминал в своем докладе академик Быков.
Проф. Купалов ответил на мою критику его научных положений следующим образом: «Неужели мы утратили свое право на то, чтобы создавать новые научные термины и понятия и систематизировать новые, нами собираемые факты».
Никто не покушается на право проф. Купалова двигаться вперед и собирать новые научные факты, но отдаляться от Павлова, приближаясь к Беритову, это не значит итти вперед и создавать научные ценности. Вместо того, чтобы ответить на мою критику по существу, проф. Купалов принимает вид незаслуженно обиженного человека. Не думаю, чтобы это было полезным для дальнейшего развития павловского учения. Обижать проф. П. С. Купалова я не хотел, но согласиться с его концепциями рефлексов без начала и без конца — не могу и, как бы он на меня ни обижался, не соглашусь.