Мысль об извечном антагонизме между плотью и духом вела к расщеплению сферы мотивации на противостоящие друг другу силы. В противовес этой концепции Спиноза доказывал телесную сущность мотивов (аффектов) любого порядка. В глазах противников материализма это означало возвеличивание низменных, плотских влечений в ущерб высшим ценностям и идеалам.
Действительный же замысел спинозистской концепции выражала надежда на то, чтобы превратить эти ценности в регуляторы реального, стало быть, телесного поведения. Ее автор еще ничего не знал о нервных и гуморальных механизмах мотивации, о взаимодействии корковых и подкорковых структур и т. д. Но, не зная конкретных психофизиологических характеристик эмоционального поведения, он утверждал общий принцип, без которого сами эти характеристики не могли быть выработаны.
Исходя из постулата о неотделимости души от тела, законом жизни которого является стремление к самосохранению, испытывание радости при возрастании способности к действию и печали при ее уменьшении, Спиноза тем самым полагал, что поведение всегда имеет аффективную тональность, всегда мотивировано.
У Спинозы принцип примата разума, интеллектуальной стороны в сфере познания (чувственный опыт он относил к низшей ступени), не превратил человека в созерцательное, бездеятельное существо в сфере поведения. Фактором развития психики, согласно Спинозе, является деятельность тела. «Кто, как ребенок или мальчик, имеет тело, способное к весьма немногому и всего более стоящее в зависимости от внешних причин, тот имеет душу, которая, рассматриваемая сама по себе, почти ничего не знает ни о себе, ни о боге*, ни о вещах; и, наоборот,-имеющий тело, способное весьма ко многому, имеет душу, которая, рассматриваемая сама по себе, обладает большим познанием и себя самой, и бога, и вещей» (там же, с. 615).
Знание не только о других вещах, но и о самой душе ставилось в прямую зависимость от способности тела к действию. Таким образом, принцип каузальности сочетался у Спинозы с принципом активного действия, расширяющего возможности как физического тела, так и образующей с ним нераздельное целое психической организации.
К сожалению, из-за незавершенности рукописи Выготского трудно определить спектр идей, которые были выделены автором в спинозистском учении в качестве отправных для выработки собственных решений, относящихся к проблеме движущих сил человеческого поведения. Тем не менее магистральные линии прочерчиваются отчетливо. Это прежде всего детерминизм. Для Декарта этот прицип означал механодетерминизм, что повлекло за собой трактовку эмоций как страдательных состояний (страстей) душит вызываемых изменениями в «машине тела». Что же касается истинно человеческих активных состояний (мышление, воля), то они относились, согласно картезианской концепции, к бестелесным актам, конечная каузальная инстанция которых — индивидуальный субъект.
Преодоление механодетерминизма и его неизбежных спутников— эпифеноменализма (все психическое, порождаемое телом, может быть только последствием, результатом, но самостоятельного причинного значения не имеет), индетерминизма в трактовке высших функций (поскольку из механического
* Спиноза считал бога идентичным природе.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
взаимодействия физических тел они невыводимы), дуализма (противоположения непроизвольных психических процессов произвольным)—таковой представлял Выготский (как явствует из дошедшего до нас текста) историческую миссию Спинозы.
Поскольку же Спиноза был величайший детерминист, то из представлений Выготского следовало, что в философии Спинозы рождалась новая форма детерминизма—как методологическая основа новой психологической теории, свободной от родимых пятен картезианского способа мышления. Эта теория, согласно Выготскому, имеет своим предметом человека как целостное и активное, стремящееся к саморазвитию психофизическое существо, движимое едиными телесно-духовнмми потребностями. Ее ключевой категорией является понятие о мотивации. Ее главным методом служит бескомпромиссно-причинное объяснение (а не описание, понимание и т. п.). Раскрыв исторический смысл крупного шага, сделанного Спинозой на пути, позволяющем устранить кризисные явления в современной психологии (порожденные преодоленной Спинозой картезианской традицией), Выготский, однако, нигде не говорит об ограниченности этой теории-, о том, что она строилась на основе натурализма, а не служившего для Выготского путеводной звездой историзма.
VII
Возможно, что завершающая часть труда не только раскрыла бы величие вклада Спинозы, но и дала критический анализ его учения. Основанием для такого мнения служит как данная Выготским в других его работах общая концепция развития психических явлений, так и ряд положений, которые он выдвигал, касаясь специфики человеческих чувств, в частности в публикуемом в этом томе очерке о психологии творчества актера.
Небольшой очерк, касающийся специального вопроса, запечатлел общую ориентацию автора, его подход к переживанию личности как культурно-историческому феномену. Правда, в данном случае речь идет не о «натуральных жизненных чувствованиях», а об идеализованных, создаваемых творческой силой актера страстях. (Что и побудило в свое время Дидро рассмотреть вопрос о том, как соотносятся в деятельности актера эти два разряда эмоций.) Но ведь Выготский исходил из того, что «актерская психология составляет часть общей психологии» (с. 320 наст, тома) и качественное своеобразие ее природы может быть постигнуто только «в свете более общих психологических закономерностей» (с. 321 наст. тома). Поэтому его суждения о специфике переживаний актера (где сплетаются чувства роли и чувства личности) отражают складывавшийся у него подход к психологии эмоций в целом.
Отметим несколько наиболее существенных пунктов. Прежде всего Выготский указывает на необходимость преодолеть эмпиризм, выраженный в том, что, ограничиваясь показаниями самонаблюдения, свидетельствами субъекта об испытываемых им эмоциональных состояниях, исследователи не умеют подняться над этими фактами и охватить их общим методологическим пониманием предмета. Ничто как будто не дано человеку в такой непосредственной достоверности и интимности, как испытываемое им чувство. Но истинное знание о нем приобретается только объяснением его генезиса и смысла, исходя из объективных, действующих за кулисами внутреннего наблюдения закономерностей.
Очевидно, что этим тезисом Выготский отстаивал правоту объяснительной психологии переживания в противовес описательной и понимающей. В оценке объяснительной психологии как единственно научной он неколебимо стоял на тех же позициях, что Декарт-физик и Спиноза. Однако если для них объяснение означало выведение эмоциональных феноменов из законов природы, то Выготский настаивает на необходимости рассматривать переживание как факт, требующий обращения к законам истории. Не биологическая природа человека служит источчиком его душевных страстей и волнений, а историко-культурный контекст его активности.
У Декарта причинное объяснение эмоций строилось на механодетерминистской основе, у Дарвина — на биодетерминистской. Для Выготского же отправным пунктом становится социодетерминизм, ибо историческое развитие поведения определяется действием социальных сил. «В процессе общественной жизни,—
ПОСЛЕСЛОВИЕ
подчеркивает он,— чувства развиваются... эмоции вступают в новые отношения с другими элементами душевной жизни, возникают новые системы, новые сплавы психических функций» (с. 328 наст. тома).
Если в предшествующий период своих раздумий о психологических системах Выготский сосредоточился на рассмотрении в качестве частей целого когнитивных процессов (восприятия, памяти, мышления, речи), то теперь в центр анализа перемещается проблема чувств, переживаний, аффектов.