"Свои выступления по общим вопросам я считаю дискуссионными, склонен подвергать многие мысли и мнения сомнению и уточнению. Мне близка позиция Колаковского, который в своей книге "Похвала непоследовательности" пишет: "Непоследовательность — это просто тайное сознание противоречивости мира… Это постоянное ощущение возможности собственной ошибки, а если не своей ошибки, то возможной правоты противника". "Но мне всё же хотелось бы, — продолжает Сахаров, — заменить слово "непоследовательность" каким-то другим, отражающим также и то, что развитие личности и социального сознания должно соединять в себе самокритическую динамичность с наличием неких ценностных "инвариантов"… Я не профессиональный политик и, быть может, поэтому меня всегда мучают вопросы целесообразности и конечного результата моих действий. Я склонен думать, что лишь моральные критерии в сочетании с непредвзятостью мысли могут явиться каким-то компасом в этих сложных и противоречивых проблемах".[16]
И точно также в физике. Вскоре после возвращения Сахарова в ФИАН в 1969 году на еженедельном вторничном "таммовском" семинаре (Игорь Евгеньевич был уже тяжело болен и семинар вёл Е.Л. Фейнберг) произошёл эпизод, о котором его свидетели — сотрудники Теоротдела даже много лет спустя говорили мне с большим удивлением. Е.Л. Фейнберг пишет об этом в своих воспоминаниях.[17] Сахаров докладывал о своих новых результатах в развитии работы 1967 г. о "нулевом лагранжиане" (или "индуцированной гравитации"). А на семинарах в Теоротделе принято свободно перебивать докладчика, постоянно задавать вопросы, вступать в дискуссию, как говорится, "вцепляться". Причем это никогда не переходит на личности, все одержимы только сутью вопроса. Так вот во время доклада Сахарова молодой стажёр Игорь Баталин, только что закончивший университет и уже усвоивший нравы Теоротдела, стал резко и даже агрессивно критиковать докладчика, спорить с ним, и в каких-то пунктах критика эта была по существу. Как я уже сказал, такая ситуация во время доклада — дело для Теоротдела привычное. А вот то, что произошло после семинара, было очень даже необычно: Андрей Дмитриевич попросил Игоря задержаться, и они очень долго беседовали, знаменитый Академик старался вникнуть в суть критических замечаний вчерашнего студента.
Особое свойство мышления Сахарова — видеть проблему в целом, опуская промежуточные этапы рассуждений, ответственно, по-видимому, за то, что его в относительно молодые годы очень трудно было понимать. Об этом говорят многие. Михаил Львович Левин вспоминает, что позже, в 50-е годы ситуация изменилась кардинально и при разговоре с Андреем Дмитриевичем он вдруг осознал
"что манера изложения Андрея не имеет ничего общего с той старой, довоенной. Всё было логично, последовательно, систематично, без столь характерных для молодого Сахарова спонтанных скачков мысли. Я подивился вслух такой перемене. "Жизнь заставила, — ответил Андрей. — Чтобы добиться того, что я хотел, надо было многое объяснять и нашему брату физику, и исполнителям всех мастей, и, может быть, самое трудное, генералам разных родов войск. Пришлось научиться".[18]
А в молодые годы характерная для людей талантливых и гениальных погружённость в себя приводила к курьёзам. Ирина Александровна Фомина, бывшая почти 50 лет секретарём кафедры В.А. Фабриканта в МЭИ, рассказывала в 2005 году, что в 1947 году, когда 26-летний Сахаров читал у них лекции, поступила жалоба от студентов, что ничего не понятно. И её послали посмотреть, что же там происходит. Картина была следующая: Андрей Дмитриевич, объясняя, писал на доске формулы, потом, когда вся поверхность доски оказалась занята, он присел и продолжил, объясняя, писать формулы на стене под доской. Когда это стало совсем неудобно, он взял стул, положил на него газету, встал и стал писать формулы на стене над доской. Советы аудитории взять тряпку он не слышал. Тогда Ирина Александровна подошла и вложила тряпку ему в руку. Сахаров, не прекращая объяснений, механически взял тряпку, слез со стула, стёр часть формул и продолжил лекцию уже теперь с использованием доски.
В то время Сахаров написал кандидатскую диссертацию "Теория ядерных переходов типа 0→0", которая, будучи рассекречена в начале 90-х вызвала серьёзный интерес известного физика Р.Г. Далитца. Далитц знал о диссертации по упоминаниям в известных ему работах Сахарова ("Взаимодействие электрона и позитрона при рождении пар", ЖЭТФ, 1948; "О реакциях, вызываемых мю-мезонами в водороде", ЖЭТФ, 1957, совместно с Я.Б. Зельдовичем), а прочитал её, когда мы прислали ему копию при подготовке в ФИАНе Собрания трудов Сахарова.
Подробнее о сахаровских научных работах я расскажу ниже, но прежде остановлюсь на двух важнейших в его жизни и органично взаимосвязанных сферах научной, а также общественной, деятельности: конструкция ядерных боеприпасов и борьба за прекращение ядерных испытаний.
Конструкция ядерных боеприпасов
Созданная в "Арзамасе-16" Сахаровым и коллегами (В.Б. Адамский, Ю.Н. Бабаев, Ю.Н. Смирнов, Ю.А. Трутнев) самая мощная в истории человечества (50-Мегатонная, оценочно это 25% от энергии, выделившейся при извержении вулкана Крокатау в 1883 г.) водородная бомба была взорвана над "Новой Землёй" 30 октября 1961 г. Её разные названия: "Царь бомба", "Большой Иван", "Кузькина мать" (цитируя Н.С. Хрущёва). Длина конструкции — 8 метров, ширина — 2,1 м., вес — 27 тонн. Наглядное представление о мощности этих устройств дают параметры другого взрыва 15 января 1965 г. — первого в истории использования водородной бомбы в мирных целях для создания в Казахстане искусственного озера Чаган. Мощность этой бомбы 140 кт (в 350 раз меньше, чем "Большого Ивана"), взорвана она была в скважине на глубине 175 метров, при этом в результате взрыва 10,3 млн. тонн грунта были выброшены на высоту 950 метров, и образовалась воронка диаметром до 500 м и глубиной 90 м.; этот термоядерный заряд внешне представлял собой контейнер диаметром 86 сантиметров и длиной 3 метра (ru.wikipedia.org/wiki/Проект_"Чаган"). Взрыв был произведён под землёй, т.к. в это время уже действовал инициированный Сахаровым Договор о запрете ядерных испытаний в трёх средах 1963 года. А в 1996 г. был заключён договор о запрете и подземных испытаний. Тем не менее, развитие ядерного оружия продолжается. О России по причине секретности в этом плане мало что известно; в США в 2007 году была запущена многомиллиардная программа создания нового поколения термоядерных бомб (вместо испытаний используются расчёты на суперкомпьютерах).
Эти бомбы потенциально неограниченной мощности моделируют процессы, происходящие в недрах Солнца и других звёзд — из-за чего они горячие и светятся. Первая такая сверхбомба, заряд РДС-37, была испытана в СССР 22 ноября 1955 г. Создана она на основе т.н., по терминологии Сахарова, "Третьей идеи" (в США — идея Улама-Теллера). Суть идеи в двухступенчатой конструкции и в использовании электромагнитного излучения атомной бомбы, служащей запалом, для обжатия дейтериево-тритиевого "рабочего ядра" водородной бомбы. Давления в миллионы атмосфер и температуры миллионы градусов достигаются с использованием, образно говоря, давления света, впервые экспериментально измеренного в 1899 г. Петром Николаевичем Лебедевым, именем которого назван ФИАН, где Сахаров проработал много лет. Идея, на первый взгляд, лежит на поверхности. Но, как говорилось, "нереализованная идея — ещё не идея". Действительно, представим себе, что должно произойти с контейнером, в котором взорвана атомная бомба (первая ступень). Да он мгновенно разлетится, испарится. Так вот это "мгновенно" должно быть существенно дольше, чем время, за которое излучение этого взрыва распространится со скоростью света внутри конструкции и, отразившись от стенок, так сожмёт водородное ядро, что начнётся термоядерный синтез с гораздо большим выделением энергии. Тут без точных теоретических расчётов сделать ничего нельзя, решают не секунды, а миллиардные их доли — что раньше: конструкция будет уничтожена взрывом первой ступени или успеет сработать вторая ступень?