В связи с этими расчётами очень интересен эпизод, наглядно показывающий особый способ мышления Сахарова, о котором незадолго до своей смерти в 1987 году Я.Б. Зельдович рассказал сотруднику Теоретического отдела ФИАНа И.М. Дрёмину. Однажды в процессе конструирования сверхбомбы (1954—1955 гг.) возникла необходимость получить некую критически важную цифру. А поскольку правительственные сроки были жёсткие, то Институту была поставлена задача сделать это в течение месяца. Задание было выдано двум теоретическим группам (Зельдовича и Сахарова) и двум экспериментальным группам. Каждая группа работала, не зная о том, что параллельно ту же работу выполняют три других коллектива. О существовании четырёх групп знал только Я.Б. Зельдович, который, естественно, никому ничего не говорил. Зельдович рассказал Дрёмину, что его теоретическая группа в течение месяца провела многочисленные расчёты, но так и не смогла придти к какому-либо определённому результату. По прошествии месяца он пришёл к Сахарову и спросил о его результате. Андрей Дмитриевич сказал, что он сам кое-что прикинул и оценил ожидаемую цифру. Тогда Зельдович попросил его написать этот результат на доске и закрыл его ладонью. После чего пригласил в комнату руководителя одной из экспериментальных групп и попросил написать рядом их результат. И тоже закрыл его другой рукой. Потом вторая экспериментальная группа написала рядом их результат, после чего Зельдович убрал с доски руки. Оказалось, что все три цифры совпали. Каким образом Сахаров угадал правильный результат остается загадкой. И это не единственный случай такого рода. Вероятно, именно поэтому Я.Б. Зельдович говорил: "Мой мозг — это компьютер, который работает в 10 раз лучше мозга обычного человека. Мозг Сахарова невозможно классифицировать, он иначе устроен".
Давние события создания сверхмощного термоядерного оружия, активно обсуждаются сегодня в плане предположения, что "Третья идея" Сахарова и его коллег была в 1954 году "заимствована" в США с помощью разведки. Эту мысль высказали в своих исторических исследованиях российские учёные-ядерщики Л.П. Феоктистов и Г.А. Гончаров, вслед за ними её повторил сотрудник Э. Теллера Том Рид. Однако утверждения эти носят явно антинаучный характер. Дискуссия о роли разведданных в создании советской водородной бомбы не утихает уже ряд лет.[19] Суммарный, ни у кого, насколько мне известно, не вызывающий возражений вывод из всего массива публикуемой информации, состоит в том, что руководство СССР, хотя знало о гигантской, не достигнутой в СССР, мощности первого американского термоядерного устройства "Майк" (испытано 1 ноября 1952 г.) и последующей серии Castle (от "Bravo", испытано 1 марта 1954 г., мощность этого заряда в 40 раз превзошла мощность советской "слойки" 1953 года, до "Nectar" — 14 мая 1954 г.), но не получало разведданных о применении американцами принципиально новой, открытой в 1951 г., идеи Улама-Теллера в конструкциях этих зарядов. Именно по причине отсутствия соответствующей развединформации выдвинутое весной 1954 г. теоретиками "Арзамаса-16" предложение переключиться на разработку "Третьей идеи" было первоначально воспринято, как авантюра и встретило жёсткую оппозицию руководителей министерства, о чём пишет А.Д. Сахаров в своих "Воспоминаниях".[20] И руководство можно понять: направление работ по совершенствованию первой советской водородной бомбы — "Слойки" А.Д. Сахарова и В.Л. Гинзбурга, испытанной 12 августа 1953 г., было утверждено Постановлением Правительства ноября 1953 г. (кстати, изданном по докладной записке Сахарова — см. "Воспоминания", цит. соч. Часть I, Глава 11); а тут учёные явочным порядком вздумали корректировать Правительство. Очевидно, что если бы руководство обладало необходимыми разведданными, то оно само настаивало бы на разработке "Третьей идеи". Но было всё наоборот, а И.В. Курчатов даже получил летом 1954 г. выговор по партийной линии за самоуправство (он поддерживал учёных в этих баталиях с начальством; позже выговор был снят).
Так что идея использования двухступенчатой конструкции с применением радиационного обжатия родилась независимо в США и в СССР. Но советским учёным было проще её разрабатывать, поскольку у них в запасе уже была "Слойка-Лидочка" Сахарова-Гинзбурга (ласковое "Лидочка", поскольку В.Л. Гинзбург предложил использовать в качестве рабочего ядра водородной бомбы смесь лития и дейтерия — Li-D), которая и была использована в качестве второй ступени в двухступенчатой конструкции потенциально неограниченной мощности. У американцев водородной бомбы типа "Слойка" не было никогда, поэтому их путь от атомного к термоядерному оружию оказался сложнее и занял больше времени.
Проблема радиоактивного загрязнения окружающей среды и борьба за прекращение ядерных испытаний
В начале 1957 года И.В. Курчатов, научный руководитель Атомного проекта СССР, предложил Сахарову изучить вопрос о вредных биологических последствиях ядерных испытаний в атмосфере. Сахаров пишет в "Воспоминаниях", что это предложение было связано с появившимися в иностранной печати сообщениями о разработке в США "чистой" термоядерной бомбы — якобы более приемлемой в моральном и военно-политическом смысле.
Сахаров пришёл к заключению, суммированному в статье "Радиоактивный углерод ядерных взрывов и непороговые биологические эффекты" ("Атомная энергия", 4(6), 576—580, 1958, статья опубликована с личного одобрения Н.С. Хрущёва), что многие тысячи из будущих поколений жителей Земли неизбежно умрут по причине генетических повреждений, являющихся следствием проводимых сегодня испытаний. Сахаров писал:
"Прекращение испытаний непосредственно сохранит жизнь сотням тысяч людей и будет иметь ещё большое косвенное значение, способствуя ослаблению международной напряжённости, способствуя уменьшению опасности термоядерной войны — основной опасности нашей эпохи".
Этот вывод послужил началом его драматической борьбы за сокращение и полное запрещение ядерных испытаний, вызывающих радиоактивное заражение окружающей среды. Сахаров настаивал на том, что смерть от рака некоего человека, живущего через тысячу лет после нас, наступившая по причине наших действий сегодня, является преступлением, тем более тяжёлым, что оно анонимно и полностью безнаказанно. Значительно позже, Сахаров писал:
"Сложившаяся у меня точка зрения на ядерные испытания в атмосфере, как на прямое преступление против человечества, ничем не отличающееся, скажем, от тайного выливания культуры болезнетворных микробов в городской водопровод, — не встречало никакой поддержки у окружавших меня людей.".[21]
Эта с таким трудом понимаемая логика Сахарова отражала его общий подход, а по сути душевное качество, — внимание к индивидуальной человеческой трагедии, острое чувство ответственности за эту трагедию независимо от того где и когда случилась беда. Позже эта глубокая внутренняя позиция стала краеугольным камнем его правозащитной деятельности.
В начале 1960-х результатом этой "странной" позиции стал т.н. Московский международный договор 1963 года о запрещении ядерных испытаний в трёх средах (атмосфера, вода, космос). Тогда Сахаров, с подачи своего коллеги по созданию сверхбомбы Виктора Борисовича Адамского (весь этот круг вопросов постоянно активно обсуждался в теоретическом отделе ядерного центра "Арзамас-16"), предложил руководству (Министру среднего машиностроения Е.П. Славскому, который довёл идею до сведения Хрущёва) исключить из переговорного процесса спорный вопрос о запрещении подземных ядерных испытаний. Хрущёв воспользовался этой идеей как политически выигрышной советской "миротворческой" инициативой. В результате вот уже в течение 47 лет ядерные сверхдержавы не проводят отравляющие окружающую среду ядерные испытания.
Однако путь к этой победе был тяжёлым. В 1961—1962 гг. Хрущёв был чрезвычайно раздражён позицией Сахарова, настаивавшего на прекращении испытаний в атмосфере. Одним из самых трагических событий своей жизни, существенно повлиявшим на его взгляды и общие позиции, Сахаров считал неудачу в попытках убедить Хрущёва в необходимости отмены одного из двух "дублирующих" испытаний 1962 года:
19
Thomas C. Reed and Danny B. Stillman “The Nuclear Express: A Political History of the Bomb and its Proliferation”, New York, 2008; статьи Г.Е. Горелика, с комментариями В.И. Ритуса ("Природа", № 7, 2007) и Г.А. Гончарова ("Природа", № 4, 5, 2009).