– Передача от адмирала для нас. Но приём на штыревую антенну плохой, разбираю с трудом, а в движении и того хуже. Давайте немного постоим, и я попрошу их повторить.
– Нет проблем, – согласился я, заглушив дизель, и танк замер прямо посреди широкого путепровода, ведущего через канал. Решив воспользоваться моментом, чтобы размяться, я вылез наружу и с облегченным вздохом выпрямился, надавив кулаком на поясницу.
В наступившей тишине стал слышен голос Герта, который, свесив ноги с левой стороны крыши башни, уже с полчаса что-то с увлечением рассказывал. Аудиторию составляли Алиса и Гейрскёгуль, устроившиеся на левой надгусеничной полке и ящике дымопуска, а также, как ни странно, София, высунувшаяся из пулеметной башенки.
–…Так вот, детский сад и школа у нас общие, все детишки туда. Образование политехническое, никаких вам законов божьих и прочей чепухи – от предков остались отличные наработки. Начали внедрять ещё до катастрофы, вот и мы подхватили, чтобы не пропало.
– И в чём разница с обычной школой? – скептически поинтересовалась Алиса.
– А в том, что без зубрежки; всё что учат, всё сразу в дело пускается, и кто постарше, тем учеба не столько в классе, сколько в мастерских, в полях. Бригадам задание дают, зарабатывают настоящие расчетные баллы, на которых у нас денежная система стоит. Сразу полноценные члены общества получаются, тем более что работы – море. Каждый себе по душе находит.
- А если сироты и работать ещё не могут? – вдруг спросила Гейрскёгуль, и в её голосе чувствовалась непривычная нерешительность.
– Да уж никто не голодает, ясное дело. Сирот по семьям разбирают, если надо, а кто постарше – и сами по себе: коммуна выделяет пособие, присматривает, заботится и помогает, чего там нужно будет.
– Сироты… это кто-то у тебя?.. – осторожно спросила Алиса. Скандинавка помолчала, но всё же ответила – коротко, как всегда:
– Младшие сёстры.
– А ваши родители… умерли?
– Мать – родами. Траулер отца пропал зимой, – пояснила Гейрскёгуль, глядя в сторону. – Везли по-тихому груз в либерийский Галифакс. Или шторм, или карантинщики.
– Эхе-хе. Говорят, они топят чужих контрабандистов без разговоров. Да и зимняя северная Атлантика – не шутки, – сочувственно покачал головой Герт. – Но, значит, раз такое дело – добро пожаловать в коммуну. Лучше места не найдёте.
– А сам ты оттуда смылся! – ехидно напомнила Алиса.
– Так говорю же – из-за девицы получилось!.. – сердито стукнул кулаком по броне гардариканец, и София, молча слушавшая разговор, фыркнула с непонятным выражением лица.
Наши спутники беседовали между собой, но говорили громко, ещё не привыкнув к тишине, не требующей перекрикивать рев дизеля, и, взглянув на принцессу, я понял, что она так же, как и я, невольно прислушивается. Заметив мой взгляд, она слегка покраснела и выпрямилась, намереваясь что-то сказать, но в этот самый момент нас всех заставил вздрогнуть возглас Брунгильды:
– Тревога! Мокрица на два часа!
Два часа?.. Я невольно бросил взгляд на запястье, хотя мои наручные часы давно остановились и лежали глубоко в кармане – руки не доходили почистить и смазать. Но причем тут часы? Только пару секунд спустя я понял, что телохранительница имеет в виду направление, и торопливо повернул голову вправо.
Там, в густых зарослях рябины, копошилась округлая серая тушка, прикрытая разделенным на сегменты хитиновым панцирем. Не обращая на нас никакого внимания, кормовая мокрица деловито хрустела мандибулами, пережевывая сочные лопухи. Сожрав пару кустов прямо с торчащими на концах стеблей колючими репейниками, она приподнялась на задних членистых лапках и дотянулась до нижних веток. Рябина судорожно затряслась, расставаясь с ними, а красные, почти созревшие грозди и листья быстро исчезли в пасти громадного насекомого.
– Гадость какая! – Алиса издала такой звук, будто её затошнило, на что Грегорика лишь пожала плечами:
– Их мы видели уже не раз. Что важнее – посмотрите вперёд.
В самом деле, теперь я тоже заметил. Чем дальше в излучину, тем меньше среди строений наблюдалось зелени. Если в том месте, где мы остановились, по обеим сторонам автострады развалины утопали в пробивающихся повсюду деревьях и кустах, переплетенных плетями дикого винограда и бешеных огурцов, то впереди зеленых красок становилось все меньше и меньше, пока они совершенно не исчезали – примерно в миле от нас. Дальше простиралось лишь царство мертвого железа и камня. Конечно, видеть поросшие кустами кровли и торчащие вровень с крышами буйные заросли было непривычно, и голые фабричные дворы и проезды между цехами казались привычными и нормальными – но в том-то и дело, что здесь они не являлись нормой!