Грегорика растерянно обвела взглядом возвышающийся вдали вал.
– Но вот же следы взрыва! Откуда же они тогда, по-вашему, взялись? – немного подумав, она тут же подняла палец: – И я без труда могу предположить, что дед просто взорвал электрическую машину обычным динамитом. Разве это не логично?
– Логично-то логично, но вряд ли гардариканцы сами обложили свой экспериментальный аппарат динамитом – зачем бы им? Значит, нашим с вами предкам пришлось перевезти его откуда-то ещё, скажем, с армейских складов. Но почему так много? Это ведь действительно целый пароход или несколько составов, а ведь к тому моменту в отряде императора Траяна осталось чуть больше десятка человек, включая Максимилиана и дедушку Гойко. Вот этого я не могу понять.
Принцесса не нашла, что ответить. Помолчав, она козырьком приложила ладонь к глазам.
– Кажется, там что-то блестит. Давайте подъедем поближе.
Глава девятая: Мертвая история - часть 9
Зарычав дизелем на первой передаче, танк вскарабкался на высокий вал, на котором мокрицы не оставили и клочка травы, и замер прямо у серебристого
металлического монумента. На полированной нержавеющей стали были вырезаны буквы.
– Non est veniam, – вслух прочитала Грегорика эпитафию погибшему континенту. – «Прощения нет».
Её рука медленно, словно через силу поднялась, сотворив крестное знамение.
– Лаконично, – вдруг заметила Алиса, которая, вслед за принцессой и всеми остальными, не усидела под бронёй и слезла на землю. – Учителя нам всегда рассказывали про Науфрагум с такими похоронно-нравоучительными интонациями... что я ждала увидеть тут целую лекцию о том, что надо вести себя хорошо, и не поступать плохо.
– Памятник поставили по приказу дедушки Максимилиана. Но я понятия не имею, о чём он думал, – негромко сказала принцесса. – Он никогда не заговаривал со мной об этом.
Над высоким кольцом выброшенного взрывом грунта тоскливо посвистывал ветер, гоня мелкую рябь по непросветно-тёмной воде, стоящей в кратере. Если верить историкам, именно отсюда пятьдесят лет назад началась катастрофа, едва не положившая конец человечеству. О чём думали люди, запустившие чудовищный механизм? Как, вообще, такое могло прийти в голову – убить несколько миллиардов человек, каждый из которых что-то думал, кого-то любил, о чём-то мечтал. Взгляд невольно обратился к Грегорике, неподвижно, с омрачённым лицом замершей над воронкой. Что за мысли сейчас проходят в её голове? Наверное, думает о том же самом – ведь она так стремилась добраться сюда, в то место, где её великие предки положили конец безумию Науфрагума, укротив неосторожно выпущенную и оставшуюся без повелителей адскую электромагнитную стихию. Как ни крути, для этого нужно было обладать настоящим мужеством.
Поглубже засунув руки в карманы (и не забыв бросить взгляд на неутомимо кружащих в вышине над нами птеродактилей), я прислушался и даже втянул ноздрями воздух. Ничего, кроме пыли и пойменной сырости.
Сама земля здесь должна была пропитаться злобой и ненавистью ко всему живому, владевшей теми, кто дал старт Апокалипсису. Почему же я ничего не чувствую? Неужели лишь потому, что слишком толстокожий, не обладаю впечатлительной художественной натурой? Незаметно покосившись на спутников, я даже почувствовал лёгкий стыд за свою бесчувственность.
Плечи Грегорики поникли, её словно пригнула к земле огромная тяжесть. В глазах читалась тоска – она словно заново переживала разразившуюся полвека назад трагедию. Алиса беззвучно шевелила губами – кажется, молилась. София по обыкновению хмурилась, но сжатые на груди руки выдавали переживания, а Весна... Весна почему-то просто вглядывалась в засыпанные землёй развалины, громоздящиеся по ту сторону кратера, и на её лице было озадаченное выражение.
– Как... как здесь пусто, – проговорила, наконец, принцесса. – Я представляла себе это место... немного по-другому.
Голос звучал непривычно слабо, как будто усилия, потраченные на достижение цели, вымотали её, оставив в самый неподходящий момент на грани изнеможения.
– В общем, мы и раньше знали, что ваш дед всё здесь взорвал, – без особой охоты заметил я, понимая, что наношу ещё один удар по её надеждам. – Чего же, собственно, и ждать?