Не говоря уж о том, что есть еще и вопрос о добыче, награбленной бандой Одноглазого. Проще всего отдать ее крестьянам Велких Домов. Но не появятся ли и другие желающие? Например…
Я еще не успел додумать эту мысль, когда со стороны главных ворот донеслись возбужденные голоса. Их легко перекрыл звучный призыв – голос Брунгильды невозможно было не узнать:
– Немирович!!! На место!
Обернувшись к Алисе и Весне, я бросил:
– К танку, живо!.. – и кинулся наружу, краем уха услышав ехидный голосок Алиски:
– …Видала? «К ноге!» – и он мгновенно, теряя тапки, виляя хвостом, летит на зов. Ох уж, эти мужчины!.. Ох уж, эти валькирии!..
– По-моему, Гейрскёгуль – тоже валькирия, – робко заметила Весна.
– Что, правда?!.. Вот невезуха!..
Произошло именно то, чего я опасался. Получив от разведчиков известие о том, что незнакомые путешественники внезапно наголову разгромили банду Ейнаугига, и подзащитная деревня, хоть и пострадала, но пережила нападение и, мало того, отправила отряд для контратаки на логово бандитов, к которой присоединился и его взбунтовавшийся танкомастер, барон Вак Хазас решил, что пришел его час. Штурмовать крепость разбойников самостоятельно он не собирался, но поучаствовать в дележе добычи – совсем другое дело.
Именно к этому свелись претензии барона, появившегося у ворот лесопилки во главе десятка конных дружинников.
Вак Хазас оказался широкоплечим и крепким, но сильно располневшим мужичком лет пятидесяти. Подстриженная сивая бородка не могла скрыть тройной подбородок, а брюхо едва помещалось под начищенной миланской кирасой, украшенной художественной гравировкой. Откинув забрало коллекционного шлема-салада с вытянутым назатыльником, украшенного по гребню короткой щеткой из щетины дикого вепря, он пучил налитые кровью глаза и кричал:
– Кто такие, откуда, по какому праву?! Р-р-разойтись!.. Это моя территория, я здесь блюду порядок! Посторонним вход запрещен!..
Новый староста деревни Божидар смешался под этим натиском – у него даже задрожали колени. Видимо, он воспитывался в должном почтении перед благодетелем деревни. Герт Унгер, напротив, хотя и числился дружинником барона, изрядно в нем разочаровался за время службы, и сейчас стоял напротив него с наглой ухмылкой. Конечно, мнущийся позади него пяток крестьян, которых вовсе не радовала перспектива противостояния с опытными и хорошо вооруженными бойцами, не мог придать необходимой уверенности, но Герт прекрасно знал, на кого здесь можно положиться. Как танкист – пусть даже и самоучка, он совсем недавно имел отличную возможность оценить мастерство в стрельбе из танковой пушки, продемонстрированное Брунгильдой. И ему, и стоящей рядом Грегорике не нужно было оглядываться, чтобы увидеть, что короткому стволу трехдюймовки придан необходимый угол склонения, и картечный заряд готов в любую секунду просвистеть над их головами и превратить оппонентов в решето.
Хотя я, сидя в полной готовности за своими рычагами в будке механика-водителя с увесистым браунингом на коленях, все же имел все основания сомневаться, что до этого дойдет. Как бы ни пыжился барон, всем было очевидно, что применить силу против компании, вооруженной грозным трехбашенным танком, и, мало того, уничтожившей в прямом бою знаменитого душегуба Ейнаугига с его не менее знаменитым сухопутным дредноутом, он ни за что не решится. Оставалось лишь состязаться риторике и выяснять, чья глотка более луженая.
– Порядок вы блюдете плохо, «барон» Вак. Кстати, вы носите титул по праву рождения, или кто-то пожаловал его вам? – прищурившись, спросила Грегорика. Зная ее, я без труда уловил презрительные нотки. Что же, неудивительно – принцесса императорского рода Тюдоров имела все основания для того, чтобы не принимать всерьез самозванца, пыжащегося фальшивым титулом.
– Как это плохо?! Да кто ты такая, чтобы мне пенять, соплячка?..
Черт, вот это было опасно! Я едва не подпрыгнул на сидении, буквально чувствуя, как ступня Брунгильды судорожно напряглась на спусковой педали башенного орудия. Спокойствие, только спокойствие! Глупец просто не понимает, с кем имеет дело!.. Но устраивать из-за этого кровавую баню нельзя.
– Брунгильда… – проговорил я, и ларингофон отчетливо передал дрожь моего горла.