- Госпожа, еще одно. Мы не знаем точного маршрута.
- Действительно. И где именно находилась установка, тоже. Знаешь, нам бы очень помог дневник, о котором упомянул этот Немирович. Его дед описал там по крайней мере часть пути... до того момента, как погиб сам... Если бы мы смогли получить дневник и переписать... ах, боюсь, уже не успеем. Сегодня вечером дают бал, и я не могу не показаться, иначе у дверей выстроится очередь из любопытных, желающих знать, что со мной случилось. На подготовку останется всего несколько часов после полуночи. Остается только попросить у него дневник, чтобы возвратить после. Но согласится ли он?
- Позвольте забрать дневник из его каюты. Во время бала, - предложила горничная.
- Это называется "украсть", а не "забрать". Нет, так нельзя, - покачала головой принцесса. - Конечно, он несдержан на язык и заставил меня понервничать, но в конце повел себя... как благородный человек. Ты не находишь?
- Госпожа, вы слишком хорошего мнения об этом повесе, - поморщившись, заметила Брунгильда. - Знай вы его получше, не говорили бы так.
- Но ведь и ты его не знаешь. А на самом деле это ведь я была неправа. Набросилась на него с несправедливыми упреками, оскорбила его бабушку, сорвала на нем бессильную злость... и в итоге уселась в лужу. Он ведь наверняка прочитал в дневнике, но обещал молчать о том... что дедушка Максимилиан и в самом деле был хорошо знаком с ней. Откуда еще у нее мог оказаться дедушкин платок с монограммой?
- Может быть, случайно, госпожа?
- Увы, в такие многозначительные случайности я не верю. Ты же помнишь, что медальон лейтенанта Немировича был завернут именно в этот платок.
- Да, госпожа. Судя по всему, та пожилая леди, Виолетта Немирович, отдала его внуку, попросив вернуть в Гардарику.
- Но ведь лейтенант - ее муж - не вернулся в Либерию. И это означает, что медальон мог попасть к ней лишь одним-единственным путем.
- Через принца Максимилиана?..
- Как же еще? Видимо, он сразу завернул медальон в платок, чтобы вернуть родным, когда... когда его соратник погиб, - голос принцессы внезапно дрогнул и прервался.
- Госпожа?..
- Брунгильда, представляешь, каково пришлось дедушке Максимилиану смотреть в глаза женщине, которая предпочла его другому... рассказывать о гибели ее избранника... и его соперника?.. Боже мой, что же она чувствовала в этот момент?!..
- Кроме того, она уже была беременна, госпожа, - негромко дополнила горничная.
- Ах да... но.... но ведь, получается, все было еще ужаснее... - глядя на горничную расширенными глазами, принцесса прижала ладонь к губам. - ...И я имела наглость в чем-то обвинять ее внука?! Какая же идиотка!..
На этот раз Брунгильда не сказала ни слова.
- Если теперь попытаться украсть у него дневник, единственную память об отважном предке - это будет невероятно подло, - решительно заявила принцесса. Замолчала на секунду, размышляя, и вдруг стукнула сжатым кулаком по ладони. - Но я придумала! Поговорю с ним на балу и еще раз попрошу прощения. Попытаюсь объяснить...
- Госпожа, нельзя никому говорить о том, что мы задумали. Иначе побег сорвется.
- Да, ты права... - задумалась принцесса. - ...Что же, придется говорить осторожно. Но ведь дневник нам необходим, правильно?
Брунгильда неохотно кивнула.
- Нехорошо привлекать лишнее внимание, госпожа. Вы всегда на виду, и разговор о серьезных делах с кем-то незнакомым...
- Чепуха! - отмахнулась Грегорика. - Просто приглашу его на танец. Кому какое дело? Я танцую с тем, с кем хочу! Но хватит об этом, у нас с тобой еще масса дел. Потребуется провизия...
- Добуду на камбузе, госпожа. Разрешите взять несколько фунтов?
- Камбуз?.. А-а-а, корабельная кухня! Конечно. Тогда отправляйся, а я упакую одеяла и одежду.
На губах Брунгильды мелькнула тень улыбки.
- Осмелюсь заметить, госпожа, ваши подруги сейчас готовятся к балу, а не копаются в мешках.
- А их горничные орудуют щипцами для завивки, и укладывают локоны вместо того, чтобы укладывать парашюты, - улыбнулась в ответ Грегорика. - Но и меня ведь не зря в детстве ругали взбалмошной дикаркой, которой нипочем любые правила. И нам не в первый раз ставить рекорды по скоростному одеванию, верно?
Бродя по палубам в поисках Алисы, я чувствовал тяжесть на сердце. Отчасти из-за вины перед ней, отчасти... да, пожалуй, дело было в нежданно-негаданно настигших нас делах минувших дней. До сих пор я мало задумывался о том, как катастрофические события полувековой давности отразились на самых обыкновенных, живых людях. Великие герои прошлого, титаны наподобие императора Траяна, которые начинали и прекращали войны, кружащие, подобно циклонам, миллионы крошечных людских судеб, в моем понимании существовали где-то в ином измерении. Ими можно было восхищаться или, наоборот, винить в страшных преступлениях и предавать анафеме, но лишь издали, про себя и негромко. Кто услышит жалкий голосок одинокого зрителя, когда громадный Колизей, вскочив на ноги, бушует и ревет, встречая блестящего гладиатора, воздевающего окровавленный меч? Кому интересно, что в моих устах: благословление или проклятие? Ни то, и ни другое не изменит настроения толпы. Микроскопические инфузории вроде нас не могут и мечтать повлиять на что-то, остается лишь тихонько копошиться в своем уголке.