— Я чувствую себя так, как будто у меня был ребенок, и он умер.
Мои глаза наполнились слезами.
— Да, Кейт, дети, которых вы могли бы иметь, умерли. Это так же верно, как то чувство, что они были у вас, и вы их потеряли. И вы делаете то, что должны делать — оплакиваете их.
Эти слова вызвали новую волну рыданий, и, казалось, Кейт так страдает, что я не мог больше сдерживать своих собственных слез. Я потянулся за салфеткой из ее коробки, и она внезапно увидела, что я плачу. Это еще больше усилило поток ее слез. Кейт сидела на краешке кушетки, и я поднялся со своего кресла и сел рядом с ней. Она наклонилась ко мне, — невероятная вещь для сухой, формальной Кейт — и я обнял ее. Она прижалась, горько рыдая, и у меня самого по щекам потекли слезы.
Как сказала о себе сама Кейт, она чувствовала себя «окаменевшей», твердой, неуступчивой и неизменной. Она не только пыталась обрести безопасность в этой «окаменелости», но и пришла к внутреннему убеждению, которое работало как самоподтверждающееся пророчество: «Я такая, и не могу быть другой, не могу измениться». Это убеждение незаметно пронизывало все ее мышление и само по себе стало главным препятствием в терапевтической работе. Так, она обратилась за терапией якобы для того, чтобы измениться, но на самом деле была твердо убеждена в собственной неизменности. Кейт хотела восстановить свою способность эффективно работать, никак при этом не изменяясь сама — примерно так, как она могла бы отдать в починку туфли, не ожидая, что этот ремонт как-то повлияет на нее.
Кейт обладала внутренним видением в столь незначительной степени, что полагалась, главным образом, на «рациональное» мышление и очень мало — на субъективное осознание. Так, хотя она и чувствовала себя одинокой, подавленной и боялась близости, но убедила себя в том, что просто такая сама по себе; она и не думала о том, чтобы изменить свой образ жизни. Она не могла себе представить, как можно чувствовать по-другому. Когда, после ее рыданий в моем кабинете, Кейт пережила прорыв, период озарения и относительного эмоционального освобождения, она, разумеется, очень этому радовалась. Однако вскоре стало ясно, что в глубине ее бессознательного по-прежнему действует то же убеждение в неизменности. Только теперь она была уверена, что преодолела свои трудности и что это новое субъективное состояние будет продолжаться. Подобное убеждение сильно меня беспокоило, потому что показывало: ее внутренний образ самой себя остался неизменным, и я знал, какой опасной может быть ее реакция, когда следующее изменение чувств вновь приведет ее к неприятным эмоциям. Я знал: рано или поздно такая перемена обязательно наступит.
7 февраля
— Сегодня утром я проснулась с таким приятным чувством. — Кейт улыбнулась, слегка сморщив губы. Она казалась ребячливой в своей радости. — Я долгие годы не просыпалась с радостью. Я не знаю, как это случилось, но я просто почувствовала, что готова начать этот день. Я не просматривала свою почту несколько месяцев, а теперь мне стало любопытно ее прочитать. Я собрала целую коробку писем, и чувствовала себя так, как будто собиралась найти в этих конвертах нечто интересное, услышать людей, о которых не вспоминала все эти месяцы.
— Угу. — Я пытался лучше понять ее внутренние чувства. В каком-то смысле Кейт скользила по поверхности, и я чувствовал беспокойство, слушая ее. Временами кажется, что скрытая задача терапевта состоит в том, чтобы все извращать. Если пациент несчастлив, терапевт предполагает, что существует другая возможность; когда пациент говорит, что счастлив, терапевт начинает шарить повсюду в поисках скрытого несчастья; когда пациент говорит о других людях, терапевт настаивает, чтобы он сосредоточился на себе, а если пациент вспоминает прошлое, ненасытный терапевт требует обратить внимание на настоящее.
— У меня столько планов, я столько хочу сделать. Неожиданно я обнаружила, что моя работа снова меня интересует. Я получила новое задание, связанное с аминокислотами, и действительно думаю, что мне понравится над ним работать. Представляете? Я собираюсь получать удовольствие от работы! — Она улыбнулась, радуясь своим собственным чувствам.
— Кейт. — Мой голос был очень мягким, потому что мне совершенно не хотелось, чтобы ее воздушный шарик, наполненный радостными чувствами, лопнул. — Кейт, это звучит так, как будто вы справились со всеми плохими чувствами.
Она молчала, но улыбка быстро сошла с ее лица. Я ждал. Кейт казалась довольно спокойной. У меня возникло впечатление, что она избегает любых мыслей, чувств и даже движений.