— Вот потому и вредный. Тебя послушать, так получается, что девочек только один день в году защищать надо. А настоящий мужчина — он каждый день мужчина. Круглый год. И защитки тоже — каждый день. Понял?
— Понял!
— Ничего ты не понял.
— Непр-равда! Все я понял!
— И что же ты понял?
— Настоящий мужчина — защитник кр-руглый год! Чтобы каждый день — пр-раздник! Ур-ра! Пр-ришли! Я на гор-рку!
Вырвав маленькую ладошку из твердой Вадимовой. Алик умчался на площадку.
— Праздник ему каждый день… — буркнул Вадим с тайной родительской гордостью. Зорко окинул визжащую на площадке детвору, привычно просканировал подступы на предмет обнаружения скрытых дислокаций вероятного противника и снайперских точек его же. Моргнул, с усилием припоминая, что здесь давно уже не там, и он сам давно уже не…
И присел на край скамейки — бдить.
Не-жить
Тех, кто тебя породил, надо любить. Даже если они тебя убивают — оба, постоянно, за малейшую ошибку или неточность. Всё равно. Они имеют право. Они подарили жизнь, значит, имеют право и забрать, и пусть они неоправданно жестоки с твоей точки зрения, какая-то логика в их поступках есть и их всё равно их надо любить. Кем бы они ни были.
Или чем…
Тари не удержалась и бросила короткий взгляд за окно, но тут же отдёрнула, точно обжегшись. Кожу на затылке стянуло мурашками. За окном Океан, великий и неизменный, по-прежнему перекатывал тягучие студенистые валы от горизонта до горизонта. Как вчера. Как тысячи лет назад. Медленно, неостановимо и неизменно. А чего ты хотела?
Лёгкий шорох в соседней комнате, скрип диванных пружин. Тари вздрогнула, в панике хватаясь за ручку турки, затаила дыхание.
Уже? Пора?
Новый шорох, тягучий вздох. Всхрапывание. И тишина.
Ложная тревога — Он не стал потягиваться, не сел, просто перевернулся на другой бок и продолжает спать. Всё в порядке. Время ещё есть. А если бы и нет — всё равно нет причин для паники, всё давно готово к Его пробуждению: песок прокалён, вода в стеклянном чайничке доведена до пред-кипения, зёрна поджарены и растёрты, как Он любит, подсушены в прогретой турке; сахарница, молочник и блюдце с кофейной чашечкой уже на подносе. Что ещё? Салфетка… О боже!
Она забыла про салфетку!!!
Сердце пропустило удар, потом стукнуло в нёбо и заколотилось в горле, быстро-быстро, словно пытаясь вырваться из груди. Без паники! Время ещё есть. Тари расправила желтенькую салфетку уголочком, как Он любит. Зажмурилась, стараясь дышать ровно. Плакать нельзя, Он не любит заплаканных глаз. Та, настоящая, никогда не плакала. Во всяком случае, Он в этом твёрдо уверен, а значит и ей нельзя, если она хочет пережить этот день. А потом, может быть, и ещё один. Если очень повезёт…
Дикки повезло — доктор Сарториус добрый. Он и убивал-то его всего раз десять. Ну, может быть, пятнадцать. Потом притерпелся. К тому же Дикки маленький и глупый, он и не помнит, что его убивали. Везунчик!
Тари помнит все.
Когда убивают — больно. Очень. А главное — никакой надежды на то, что это в последний раз. Бесконечная боль, снова и снова. Малейшая ошибка — и всё.
Она научилась безошибочно ловить признаки надвигающейся беды — холодок отчуждения, морщинка на лбу, лёгкое сомнение во взгляде. И далее следует неизбежный приговор — Он качает головой и говорит с лёгким сожалением в заоконное пространство: «Это опять не она. Забирай свою фальшивку обратно», Он всегда говорит что-то в этом роде. И вот тебя уже медленно растворяет, словно кусок рафинада в кружке горячего чая, и каждая клеточка корчится от боли, и нет сил кричать, и тебя самой уже почти нет, и этому нет конца.
А самое ужасное, что ты отлично знаешь: завтра тебя снова соберут из обрывков — лишь для того, чтобы снова убить. Снова. И снова. Когда-то давно ты надеялась умереть насовсем, идея с жидким кислородом казалась удачной. Не сработало. Жаль.
Шорох. Глубокий вздох. Он просыпается!
Движения отлажены до полного автоматизма, тёртые зерна, вода, песок, дать дважды подняться пене, пуская по комнатам восхитительный аромат, перелить в чашку. Поднос в руках, руки не дрожат. Всё. Не дрожат. Последний штрих — безмятежная улыбка. Тари выскальзывает из кухни:
— Доброе утро, дорогой!
Когда-нибудь она перестанет допускать ошибки, и тогда Он поймёт, что она настоящая. Тоже. Как и все другие. Должен понять. Иначе просто не может быть.
И, может быть, тогда они с Океаном перестанут её убивать.