Архитектура, и особенно искусство храмостроения, представляет собой икону в камне. В архитектурном облике города и храма этнос запечатлевает свой неповторимый духовный облик. Даниил Андреев в «Розе мира» выражает свое видение роли архитектуры в истории Руси, в ее историческом паломничестве от крещенских вод Днепра до Града Небесного: «.. Россия выражает духовное знание о своем небесном первообразе — России Небесной — на языке… зодчества»… Поэтому главные артефакты истории Москвы — города, монастыри и соборы — при адекватном прочтении их духовного и культурологического контекста представляют полную модель совершенного Космоса. Тенденция забвения сакрального градостроительного первопринципа лишает современное общество инструмента понимания главных задач градостроительной культуры столичного центра, созданного по правилам сотворения Космоса, что по традиции имеет смысл созидания ради дальнейшего продолжения существования мира. Отнюдь не случайна символика космогонического числа 24 в топике Кремля. Здесь совершенно прозрачная аллюзия на космогонический миф, реактуализация которого помимо иерофаний священных доминант обеспечивает законную, или, иначе, каноническую, базу дальнейшего существования и города, и всего мира в целом. «Все храмы, дворцы и города стоят на одном и том же месте — в Центре Вселенной… Возведение храма и города — акт, не только происходящий в Центре мира, но и в каком-то смысле повторяющий само сотворение мира… Все жилища магическим образом помещаются в Центре мироздания и, как и священное пространство, воспроизводят мифическое время, которое может воспроизводиться ad infinitum при изготовлении человеком каждой новой вещи»[246].
Осознание сакральной роли Московского Кремля позволяет нам аргументированно обосновать невозможность без ущерба для «силы города» сооружения профанных зон в непосредственной близости от Кремля. По наблюдениям М. Элиаде, размывание градообразующей идеи сакральности определенных городских территорий совершенно неизбежно приводит к деградации пространства, разрушению мощной защитной инфраструктуры города, основы которой коренятся в религиозном сознании и метафизических законах мироустроения. «Что бы из себя ни представляли эти священные пространства, у них есть одна общая черта — четкие границы, внутри которых можно соприкоснуться (хотя и во множестве различных форм) со священным»[247].
Итак, Москве довелось стать городом, в котором наиболее полно отразились традиционные символы священного Центра, когда-либо наполнявшие как архаичный, так и христианский город: это Московский Кремль на Боровицком холме как образ Святой горы Сион в Граде Небесном; Успенский Собор в Кремле как образ «Чертога и Престола» в Граде Небесном, Дом Пресвятой Богородицы, образ Скинии на горе Сион; Боровицкий холм в Московском Кремле как архетипическую модель Космической горы и Центра мира.
Москва — это одновременно Град Небесный, Иерусалим Новый и Иерусалим исторический, образа Третьего Рима и Дома Пресвятой Богородицы. Эти символы удивительным образом существуют рядом. Почему Москве суждено соединить их в себе? Возможно, это участь всех священных столиц, когда-либо существовавших, соединять в себе все самые высокие надежды и стремления созидающего человечества. Историческая святыня Иерусалима и архетип Небесного Города, лежащего в основе городского пространства, дает основания считать эти структурно-планировочные предпосылки главным критерием, определяющим статус сакральности и каноничности города.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Метод работы с символизмом числа и антропоморфным мерным инструментарием дает возможность воспроизвести священный «образ» в объеме. Задача искусства храмостроения состоит в необходимости через число воплотить смысл, идею. Мера же — это средство, позволяющее конкретизировать задачу. Величина меры, значение которой может быть зависимо от социального заказа, определяет иерархию производимого объекта. Меры упоминаются как универсальные понятия: локоть, шаг, сажень. Поэтому меры как средства, какими эти числа будут воплощаться, в некотором смысле зависимы от частных задач исторического контекста. Справедливости ради необходимо добавить, что стремление к универсальной мере всегда сопутствовало развитию метрологии. Это выражалось в бытовании «священных» мер, которые выражали не среднестатистическую антропоморфную, а универсальную величину. Известно о бытовании в египетской метрологии «священного локтя». Для древнерусской культуры священными мерами считались: «пояс Шимона» — 108 см, величина Гроба Господня — 176 см, возможно, сажень (216 см), равная размеру Туринской Плащаницы и двум длинам «пояса Шимона». В связи с предыдущими рассуждениями можно сделать вывод, что знаковый смысл заключен в числе как в каноне. «Духовные видения… подготовлявшиеся всею мировою историею древней мудрости, своей существенной истиной показали, что права была мудрость в своих предчувствиях и намеках истины… Каноническая форма — это форма наибольшей естественности, то, проще чего не придумаешь»[248]. Числовая константа, воспринимаемая онтологически, наполненная сакральным смыслом, символически восходит к идеальным первообразам. В свою очередь, канон как числовая константа носит характер тождества, проявленного как действие энергии между образом и символом. Канонические числовые тождества можно определить как универсальные законы жизни символа. Канон — это идеальная, универсальная система сложения произведения, которая позволяла человеку воспроизводить, по примеру Творца, идеальную вселенную. В древнерусской традиции в качестве базисной матрицы лежит каноническая, идеальная, онтологическая схема первообраза, выражаемая числом. Она дополняется внесением в структурную основу пространства сакральных «именованных чисел», которые наделяют универсальную схему храма уникальной энергетикой имени-образа.
Канон позиционируется как центральный пункт — идеал. Он воспроизводим, по представлениям древности, благодаря транслированию архаичных канонических констант, определяемых как 1) «универсальные числовые константы» и 2) «именованные числа» доктрины. Можно говорить о каноне как о декларации, которая в качестве внутреннего стержня произведения участвует в структурировании создаваемого как его «прамодель». Канон в зависимости от творческих приемов, технических условий, социального положения заказчика так или иначе интерпретируется, но декларативно соблюдается как залог соответствия совершенству. Действие принципа трансляции универсальных канонических констант сосуществует в комплексе с законом антропоморфии как проявление возможности постижения устроения мира путем соизмерения макрокосма — Вселенной через микрокосм — человека. Подобная дихотомия канонического числового комплекса и антропоморфии традиционных мер «обеспечивает» условия создания действительно совершенного произведения архитектуры, которые, исходя из высказанной гипотезы, можно рассматривать в качестве творческого языка искусства древнерусского храмостроения.
Актуальной для отечественной культуры является Новозаветная доктрина, продолжающая Ветхозаветную традицию. Универсальность нумерических принципов Ветхозаветной и Новозаветной традиций, смысловое единство взглядов на число как канонический топос — все это обусловлено культурой и духовной преемственностью христианства, основным положением которого стали слова Христа: «Я пришел не нарушить закон, а исполнить его». Эта мысль кристаллизуется в числовом каноне как символической универсальной формуле.
Неизменный числовой закон-канон во всех проявлениях жизни мира не упраздняется историческими коррективами, а проявляется во всех направлениях творческой деятельности как пример его непреложности и вневременности. Его первичность необходимо признать и для принципов древнерусской архитектурной традиции.
Все средневековое мировоззрение сквозным направлением пронизывает тема священных чисел, понимаемых как выражение духовных влияний на творческие процессы в мире, формирующие существенную, неотъемлемую часть в теологических и светских измышлениях. Многочисленные примеры говорят о ведущей роли числового символизма в искусстве храмостроения. Эти примеры подтверждают то обстоятельство, что священные числа имеют решающее значение в концептуальной организации как в целом планов, так и в пропорциональном решении наиболее важных пространственных структур (в размерах планов отдельных зданий, расположении отдельных объектов). Таким образом, момент выбора архитектором тех или иных соотношений всегда является решающим, пропорции остаются в основном неизменными.