К любой другой заказаны пути
Для ног моих, и не могли бы руки
В стихах другую так превознести.
CXXXII
Коль не любовь сей жар, какой недуг
Меня знобит? Коль он — любовь, то что же
Любовь? Добро ль?.. Но эти муки, Боже!..
Так злой огонь?.. А сладость этих мук!..
На что ропщу, коль сам вступил в сей круг?
Коль им пленен, напрасны стоны. То же,
Что в жизни смерть, — любовь. На боль похоже
Блаженство. «Страсть», «страданье» — тот же звук.
Призвал ли я иль принял поневоле
Чужого власть?.. Блуждает разум мой.
Я — утлый челн в стихийном произволе,
И кормщика над праздной нет кормой.
Чего хочу — с самим собой в расколе, —
Не знаю. В зной — дрожу; горю — зимой.
CLXVII
Когда она, глаза полузакрыв,
В единый вздох соединит дыханье
И запоет, небесное звучанье
Придав словам, божественный мотив,
Я слушаю — и новых чувств прилив
Во мне рождает умереть желанье,
И я реку себе: «Когда прощанье
Столь сладко с жизнью, почему я жив?»
Но полные блаженства неземного
Боятся чувства время торопить,
Чтоб не лишиться сладостного плена.
Так дни мои укоротит — и снова
Отмеренную удлиняет нить
Небесная среди людей сирена.
CCV
О, сладость гнева, сладость примирений,
Услада муки, сладкая досада
И сладость слов из пламени и хлада,
Столь сладостно внимаемых суждений!..
Терпи, душа, тишайшим из терпений —
Ведь горечь сладости смирять нам надо
Тем, что дана нам гордая отрада
Любить ее — венец моих стремлений…
Быть может, некто, некогда, вздыхая,
Ревниво молвит: «Тот страдал недаром,
Кого такая страсть поймала в сети!»
Другой воскликнет: «О, судьба лихая!
Зачем родился я не в веке старом?
Не в те года? Или она — не в эти?»
На смерть мадонны Лауры
CCLXXVI
Когда не стало ангельского взгляда,
И ужас жизни мне открылся вдруг,
Заговорил я, — дабы речи звук
Убавил в сердце жар и муки ада.
Мне в горе правом — только стон — награда
Самой любви известно: мой недуг
Ничем иным не огражден от мук.
И только Смерть была бы мне — отрада.
Но не она ль и разлучила нас!
А ты, земля, что, пряча, облекаешь
Столь дивный облик, сладостный для глаз, —
Счастливая! Зачем так много дней —
Глухим от скорби — мной пренебрегаешь, —
Украв мадонну — свет любви моей?!
CCLXXXII
Ты смотришь на меня из темноты
Моих ночей, придя из дальней дали:
Твои глаза еще прекрасней стали,
Не исказила смерть твои черты.
Как счастлив я, что скрашиваешь ты
Мой долгий век, исполненный печали!
Кого я вижу рядом? Не тебя ли
В сиянии нетленной красоты
Там, где когда-то песни были данью
Моей любви, где нынче слезы лью,
Тобой не подготовлен к расставанью?
Но ты приходишь — и конец страданью:
Я узнаю любимую мою
По голосу, походке, одеянью.
CCLXXXIX
Свой пламенник, прекрасней и ясней
Окрестных звезд, в ней небо даровало
На краткий срок земле; но ревновало
Ее вернуть на родину огней.
Проснись, прозри! С невозвратимых дней
Волшебное спадает покрывало.
Тому, что грудь мятежно волновало,
Сказала «нет» она. Ты спорил с ней.
Благодари! То нежным умиленьем,
То строгостью она любовь звала
Божественней расцвесть над вожделеньем.
Святых искусств достойные дела
Глаголом гимн творит, краса — явленьем:
Я сплел ей лавр, она меня спасла!
CCXCII
Я припадал к ее стопам в стихах,
Сердечным жаром наполняя звуки,
И сам с собою пребывал в разлуке:
Сам — на земле, а думы — в облаках.
Я пел о золотых ее кудрях,
Я воспевал ее глаза и руки,
Блаженством райским почитая муки,
И вот теперь она — холодный прах.