Думаешь, хочет и он? Воспротивится! Он благочестен,Помнит закон. О, когда б им то же безумье владело!»Молвила так. А Кинир, посреди женихов именитых,В недоумении, как поступить, обращается к Мирре,По именам их назвав, – чтоб себе жениха указала.Мирра сначала молчит, от отцова лица не отводитВзора, горит, и глаза обливаются влагою теплой.Но полагает Кинир, – то девичий стыд; запрещаетПлакать, и щеки ее осушает и в губы целует.Рада она поцелуям его. На вопрос же, – которыйБыл бы любезен ей муж, – «На тебя, – отвечала, – похожий!»Он же не понял ее и за речь похваляет: «И впредь тыСтоль же почтительной будь!» И при слове «почтительной» дева,С мерзостным пылом в душе, головою смущенно поникла.Ночи средина была. Разрешил и тела и заботыСон. Но Кинирова дочь огнем неуемным пылаетИ не смыкает очей в безысходном безумье желанья.Вновь то отчается вдруг, то готова пытаться; ей стыдно,Но и желанья кипят; не поймет, что ей делать, так мощныйНизко подрубленный ствол, последнего ждущий удара,Пасть уж готов, неизвестно куда, но грозит отовсюду.Так же и Мирры душа от ударов колеблется разныхЗыбко туда и сюда, устойчива лишь на мгновенье.Страсти исход и покой в одном ей мерещится – в смерти.Смерть ей любезна. Встает и решает стянуть себе петлейГорло и, пояс уже привязав к перекладине, молвив, —«Милый, прощай, о Кинир! И знай: ты смерти виновник!» —Приспособляет тесьму к своему побелевшему горлу.Ропот ее, – говорят, – долетел до кормилицы верной,Что по ночам охраняла порог ее спальни. ВскочилаСтарая, дверь отперла и, увидев орудие смертиПодготовляемой, вдруг завопила; себя ударяетВ грудь, раздирает ее и, питомицы вызволив шею,Рвет тесьму на куски. Тут только слезам отдается;Мирру она обняла и потом лишь о петле спросила.Девушка молча стоит, недвижно потупилась в землю.
Горько жалеет она, что попытка нарушена смерти.Молит старуха, своей сединой заклинает; раскрылаНыне пустые сосцы, колыбелью и первою пищейМолит довериться ей и поведать ей горе; девицаСтонет молящей в ответ. Но кормилица вызнать решила, —Тайну сулит сохранить и не только – взывает: «Откройся,Помощь дозволь оказать, – моя не беспомощна старость.Если безумье в тебе, – исцелят заклинанье и травы;Если испорчена ты, обрядом очистим волшебным;Если же гнев от богов, – умиряется жертвами гнев их.Что же полезней еще предложу? И участь и дом твойСчастливы, все хорошо; мать здравствует, жив и родитель!»Лишь услыхав об отце, испустила глубокие вздохиМирра. Кормилица все ж и теперь греха никакогоНе заподозрила, но о какой-то любви догадалась.Крепко решив разузнать, что б ни было, – молит поведатьВсе, на старую грудь привлекает льющую слезыДеву, сжимает в руках своих немощных, так говоря ей:«Вижу я: ты влюблена; но – откинь опасенья! – полезнойБуду пособницей я в том деле. Отец не узнаетТайны!» Но злобно она отскочила от старой, припалаК ложу лицом, – «Уйди, я прошу, над стыдом моим горькимСжалься, – сказала, – уйди, – настойчивей молвила, – илиСпрашивать брось, отчего я больна: лишь грех ты узнаешь».В ужасе та, от годов и от страха дрожащие рукиК ней простирает с мольбой, питомице падает в ноги.То ей пытается льстить, то пугает на случай, коль тайныТа не откроет, грозит ей уликой тесьмы и попыткиКончить с собой; коль откроет любовь, обещает ей помощь.Голову та подняла, и внезапные залили слезыСтарой кормилицы грудь; и, не раз порываясь признаться,Речь пресекает она; застыдившись, лицо закрываетПлатьем и молвит, – «О, как моя мать осчастливлена мужем!»Смолкла и стон издала. Кормилица похолодела,Чувствует – ужас проник до костей в ее члены. Поднявшись,Волосы встали торчком на ее голове поседелой.Много добавила слов, чтобы та – если сможет – изверглаЗлую любовь. Хоть совет и хорош, повторяет девица,Что не отступит, умрет, коль ей не достанется милый!Та же в ответ ей, – «Живи, овладеешь своим…» – не решиласьМолвить «отцом» и молчит; обещанья же клятвой скрепляет.Праздник Цереры как раз благочестные славили жены,Тот, ежегодный, когда, все окутаны белым, к богинеСвязки колосьев несут, своего урожая початки.Девять в то время ночей почитают запретной Венеру,Не допускают мужчин. Кенхреида, покинув супруга,Вместе с толпою ушла посетить тайнодейства святые.Благо законной жены на супружеском не было ложе,Пьяным Кинира застав, на беду, расторопная нянька,Имя другое назвав, неподдельную страсть описалаДевы, красу расхвалила ее; спросил он про возраст.«С Миррой, – сказала, – одних она лет». И когда приказал онДеву ввести, возвратилась домой. «Ликуй, – восклицает, —Доченька! Мы победили!» Но та ощущает неполнойЭту победу свою. Сокрушается грудь от предчувствий.