- Вашбродь, не вы ли прапорщик Суворов будете? - спросил он у меня.
- Да, это я.
- Извольте за мной пройти. Вас к себе поручик Федорцов просят. Помирают они.
- Поспешим, фельдшер.
- Как есть, поспешать надо, вашбродь, - сказал мне фельдшер уже на ходу.
Он привёл меня к палатке, где оперировали самых "тяжёлых" раненых. Рядом с нею лежал на деревянной кушетке поручик Федорцов. Он был накрыт пропитавшейся кровью простынёю. Она же послужит ему и саваном.
- Пришёл... наконец, - слабым голосом прошептал он. Мне пришлось нагнуться, чтобы расслышать его. - У меня... родных... никого нет. Один я... на свете... как перст. Пусть... вещи мои... офицеры... меж собой... разделят. Так положено. Тебе завещаю... пистолеты. Пригодятся. Тут... у фельд...шеров... моя реко...менда...ция... Капитану... вручи.
Я упал перед его койкой и, сам не знаю отчего, расплакался. Горько, как в детстве. Ведь ещё сегодня утром я брился с ним у одного медного таза. А прошлым вечером он отпаивал креплёным вином прапорщика Петьку Большакова, увидевшего солдата с вывалившимися кишками. И вот теперь он лежит передо мной и умирает. Сам глаза закрыл.
- Кончился, - раздался над моей головой голос. Я поднял взгляд и два дюжих фельдшера тут же подровнялись и один из них доложил: - Извольте, вашбродь. Скончался поручик, к попу нести надо.
Я встал, вытер рукавом глаза и кивнул фельдшерам:
- Несите.
Те переложили тело - уже тело! - поручика Фёдора Фадеевича Федорцова, бывшего командира первого взвода третьей роты третьего батальона Полоцкого пехотного полка, на носилки и понесли в сторону таких же тел, над которыми ходили священники. Я же вошёл в палатку, где оперировали раненых. Где-то тут оставил свою рекомендацию поручик.
- Что вы тут забыли, молодой человек? - довольно резко спросил у меня пожилой врач. Из вольнонаёмных, поэтому на субординацию особого внимания не обращавший.
- Поручик Федорцов, - сказал я, - оставил у вас рекомендацию. Я должен забрать её.
- Какой Федорцов? - отмахнулся врач. - Думаете, я у пациентов фамилии спрашиваю? Звание вы сообщили, а полк, батальон, роту? Я их угадывать должен?
- Прошу прощения, - сказал я. - Поручик первого взвода третьей роты третьего батальона Полоцкого пехотного полка.
- Поручик Полоцкого пехотного, - задумчиво произнёс врач, - проникающее ранение... пороховые ожоги... Ясно. Оставлял письмо, точно. - Он быстро сунул руки в таз с водой, сполоснул, вытер и взял с крышки сундука, стоявшего рядом, сложенный лист бумаги и протянул мне.
Я забрал лист, развернул. Читать не стал. Не мне написано. Почерк незнакомый, видимо, за Федорцова писал кто-то, но подпись его, точно. Поблагодарив врача, кивнувшего мне и направившегося к операционному столу, я поспешил покинуть госпитальную палатку и направился к месту расположения нашего полка.
Отрадно, что ты взялся писать мне столь часто. Ты принял боевое крещение и не опозорил нашу фамилию. Однако, тебе следует учесть, что негоже, чтобы некий однофамилец Россейского генералиссимуса, чей отец, к тому же, застрелился из-за растраты, опережал тебя в чине, каким бы "славным юношей" он не был.
Считаю своим долгом доложить тебе о последних политических событиях. Война Бонапартия с британцами на Пиренейском полуострове завязалась весьма серьёзная. В сложившихся обстоятельствах, нападение экспедиционного корпуса генерал-лейтенанта Джона Хоупа выглядит весьма странно. Известно, что Британии необходимо золото и тратить его на снаряжение десятитысячного корпуса, по крайней мере, неразумно. Какие же цели преследует кабинет Питта Младшего? Над этим вопросом мы бились в Дворянском собрании нашего города несколько заседаний, но ответа так и не нашли.
И всё же, весьма отрадно, что наши войска дали такой укорот гордым сверх меры бриттам!
Также в собрании мы обсудили императора французского Наполеона Бонапарта и пришли к выводу, что в стране галлов произошла самая тривиальная смена правящей династии. Быть может, он и узурпировал трон по праву принадлежавший Бурбонам, однако же, следует заметить, что подобным образом менялись династии во многих странах Европы и Азии. Главное, что с духом вольнодумства, вольтерьянства и - самое страшное - республиканства во Франции покончено, и она снова вернулась в лоно самой прогрессивной формы правления - монархии.