Два орудия Миончинского стояли впереди, готовые к бою. Лишь показался с юга эшелон, едва заметный в бинокль, как там, почти на горизонте, взметнулись взрывы. Закопошились люди, выбегающие из вагонов, и Миончинский перешёл на шрапнель. Лопнули розовые на восходящем солнце дымки... Сотня Расстегаева ворвалась в хутор. Засверкали серебряными искрами шашки. Красногвардейцы, лежавшие цепью перед хутором, побежали по домам. Поднялся Кубанский полк, но чуть ли не из каждого сарая на окраине хутора забили пулемёты. И Расстегаев повёл сотню обратно. Вдогонку били пулемёты. По степи мчались несколько лошадей без всадников. Вот он — решающий момент. Вот для чего в отряде Маркова есть третье резервное орудие с мастером артиллерийского огня штабс-капитаном Шперлингом[53].
— Конвойцы, Шперлинг, за мной вперёд!
Впереди генерал, за ним — семеро кавалеристов и одно орудие. Они атаковали. Поднялись залёгшие кубанцы. Марков обогнал их и рвался к хутору. По наступающим били пулемёты из сараев. Двое марковских конников упали, лошади ржали и метались, потеряв всадников. Марков первым ворвался в хутор. Расстегаев уже был снова здесь и кричал:
— Ваше превосходительство, я взял 150 пленных.
Перешли на южную окраину хутора. Мост через речку был цел. Марков приказал захватить мост и гнать красных дальше к станции. Оттуда медленно выползали зелёные коробки бронепоезда.
Руденко оттолкнул наводчика, сел на станину орудия, прильнул к панораме.
— Вон она, белая шапка, — злорадно прохрипел матрос. — Сколько там? Миля с хвостиком?
— Прицел в вёрстах, товарищ командир, — сказал наводчик.
— Знаю, братишка. Миля — полторы версты. Прицел покручу тридцать... Пускай тридцать пять. Заряжай гранатой!
Бронепоезд, как увидел Марков в бинокль, остановился напротив хутора. Первый разрыв взметнул землю шагах в двухстах.
— Ваше превосходительство, отойдёмте в хутор, за сараи, — предложил Расстегаев.
Марков согласился, и едва они отошли за сарай, как снаряд разорвался точно на том месте, где они только что стояли.
— Знатно, но поздно, — оценил генерал выстрел. — А где наш Миончинский?
Они быстро нашли командира батареи — двое артиллеристов тянули телефонный кабель. Один влез на крышу сарая, другой подавал ему катушку. Там же суетились и офицеры. Грохнул ещё взрыв, и загорелся дом неподалёку.
— Лезем к артиллеристам на крышу, — сказал Марков есаулу. — Я должен видеть бой.
Миончинский, стоя на крыше, уже командовал но телефону:
— По бронепоезду! Гранатой!
Из центра хутора выехали несколько всадников, увидев генерала, остановились возле наблюдательного пункта. Один из них крикнул:
— Ваше превосходительство, разрешите доложить: мы — разъезд от 3-й дивизии...
Марков ловко спрыгнул вниз:
— Докладывайте.
— Ваше превосходительство, полковник Дроздовский приказал передать вам, что 3-я дивизия начала переправу через реку Егорлык и наступление на станцию Торговую. Полковник приказал передать вам, что просит вашей поддержки: чтобы вы наступали в тыл красным.
— А мы что делаем? — возмутился генерал. — Передайте, что мы поддерживаем. Сами видите. Сейчас будем атаковать станцию.
Разъезд отъехал, генерал выругался:
— В армии стратег объявился... его мать. Будто я не знаю, что надо наступать. Был бы Офицерский полк, станцию давно б уж взяли. Есаул Расстегаев, попробуй обойти станцию и атаковать оттуда, а я сам поведу кубанцев.
Он уже не вернулся на крышу к артиллеристам, а вновь вышел на окраину хутора. С ним ординарцы, рядом — поручик Яковлев, командующий прикрытием батареи. Очередной снаряд с бронепоезда — ещё один пожар неподалёку.
— Ваше превосходительство, надо уйти отсюда, — робко обратился поручик. — Прицельно бьют. В батарее потери 9 человек и 7 лошадей...
Следующий снаряд упал в трёх шагах слева от Маркова. Он упал на спину, левая часть тела — сплошная кровь. Его попытались поднять, но следующий снаряд лёг рядом справа. Упали, прикрывая генерала. Когда пролетели осколки, быстро подняли и перенесли за стены сарая, потом в дом, где собирали раненых.
Доктор посмотрел и взялся за голову.
— Положение безнадёжное, — сказал он. — Осколочное ранение в левую часть затылка, вырвана большая часть левого плеча.
Часа через два Марков очнулся и спросил:
— Как мост?
Генерал Туненберг поднёс к его лицу икону, поданную ординарцем Маркова. Георгий Победоносец. Всегда возил с собой.
Марков поцеловал икону, сказал отрывисто:
— Умираю за вас... как вы за меня... Благословляю вас...
Что-то ещё говорил, но разобрать было невозможно.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Поражение Добровольческой армии под Екатеринодаром в апреле 1918 года объясняется в литературе главным образом ошибками командующего армией Корнилова, погибшего в этом сражении. Отмечают (2), что Корнилов «не стал дожидаться сосредоточения на правом берегу Кубани всей армии и тратить время на планомерное выдвижение частей на исходные позиции. Следствием этой тактической несообразности стала другая: бригада Маркова — треть всей армии вводилась в бой по частям, по мере переправы, с полудня 10-го до вечера 11-го». Журналисты братья Суворины, проделавшие с Добровольческой армией весь 1-й Кубанский поход, в один голос заявляли, что если б бригада Маркова участвовала в боях с первого дня штурма, то «Екатеринодар был бы взят» (5, 6). Марков и сам думал так и говорил начальнику штаба армии, своему другу Романовскому: «Пустили бы сразу со всей бригадой — я бы уже давно в Екатеринодаре был» (1).
Почему же именно 1-я бригада, которой командовал Марков, переправлялась через Кубань последней и вступила в бой лишь в конце второго дня штурма 11 апреля? Неужели только потому, что «была её очередь идти в арьергарде» (2)? Участник похода генерал Богаевский свидетельствует, что Марков почти всегда был в авангарде: «Во время всего двухмесячного похода на протяжении около 1000 вёрст этот порядок почти не нарушался. Иногда только мы, три генерала, чередовались вместе с своими частями своими местами в походном порядке» (4). Вряд ли расположение частей армии в решающие дни похода могло определяться случаем.
Деникин, который, будучи заместителем командующего, по-видимому, не участвовал в планировании операции (об этом ниже), обращаемся к аргументам, выходящим за рамки военной целесообразности: «Корнилов мог, рассчитывая на трудную проходимость левобережных плавней, оставить для прикрытия обоза части вспомогательного назначения — охранную, инженерную роты, команды кубанского правительства, вооружённых чинов обоза и т.п. Бригада Маркова могла бы к вечеру 9-го сосредоточиться в Елизаветинской. Но раненые оставались бы тогда три ночи без крова, и всему многочисленному населению обоза в случае серьёзного наступления с тыла от аула Панахес грозила опасность попасть в руки большевиков. И Корнилов оставил на левом берегу треть своих сил и... Маркова» (1).
Генеральское многоточие здесь — это восклицательный знак, относящийся к военному таланту генерал-лейтенанта Маркова и к боевым качествам руководимых им частей. Созданный перед началом 1-го Кубанского похода 1-й Офицерский полк Добровольческой армии, в конце февраля 1918 года оказался под командованием Маркова и стал главной ударной силой корниловских войск. В первом же бою под Лежанкой 6 марта полк шёл в авангарде и атаковал противника, наступая, выровнявшись, как на параде, цепями, ровным шагом без выстрелов, с винтовками у ноги. Помощник Маркова полковник Тимановский шёл в цепи, покуривая трубку. Красные бежали, оставив убитыми 540 человек, потери Офицерского полка — 3 человека. Эта атака и последующие аналогичные эпизоды боев Добровольческой армии, как и подобные действия белых на колчаковском фронте, послужили братьям Васильевым материалом для изображения «психической атаки» при создании фильма «Чапаев».
53