Когда мы совершали поворот, перо самописца эхоледомера нерешительно поползло вниз — все мы замерли, пораженные; затем оно медленно пошло вверх — все облегченно вздохнули. Мы прошли под глубоко сидящей льдиной на расстоянии восьми метров от нее.
Но успокаиваться было рано. Приборы показывали, что впереди находилась еще более серьезная преграда. Я смотрел на экран гидролокатора, не веря своим глазам. Медленно, очень медленно мы двигались вперед. Мои глаза были прикованы к перу самописца. Оно снова поползло вниз. Я весь сжался, как маленький мальчик, пытающийся пролезть под изгородь, и думал, как бы сделать то же самое с «Наутилусом». Неизбежным следствием удара было бы серьезное повреждение корабля, возможно, даже медленная смерть находящихся на нем людей.
Я ждал скрежета стали о твердый лед. Перо самописца находилось настолько близко к нулевой линии, которая показывала верхнюю часть рубки, что оно, казалось, в течение нескольких часов двигалось по этой линии.
Мы застыли в ожидании. Ни один человек не двигался и не разговаривал. Затем неожиданно перо медленно начало двигаться вверх. Расстояние между льдом и «Наутилусом» увеличивалось. Мы прошли под огромной льдиной на расстоянии всего полутора метров от нее.
Нескольких секунд хватило мне для того, чтобы понять, что операция «Саншайн» полностью и безвозвратно провалилась. Даже «Наутилус» не мог осмелиться бороться с такими льдами и победить их. На север от нас лежали мили более мелководных районов, а возможно, и более толстых льдов. Поэтому о движении на север не могло быть и речи. Оставалось единственное — повернуть на юг. Неохотно сообщил я экипажу свое решение о том, что мы выйдем из пакового льда, пошлем радиограмму адмиралу Бэрку и будем ожидать дальнейших приказаний.
Я долго составлял донесение. После стольких месяцев энергичной подготовки и хлопот было очень тяжело докладывать о неудаче. Мне было ясно, что придется задержаться у кромки льдов и провести длительные наблюдения. Я старался сделать донесение точным и выразить свою твердую уверенность в том, что операция, вероятно, удастся позднее, когда граница льда отодвинется к более глубоким районам. Нам были необходимы более подробные данные по ледовой обстановке.
Тяжелое возвращение
Мы продолжали свое отступление на юг, к Берингову проливу. Постепенно ледяной покров становился тоньше. Изредка попадались льдины толщиной до шести — девяти метров. Однако мы не встретили ни одной огромной льдины, подобной той, которая закрыла нам путь в Арктический бассейн.
В среду, 18 июня, через девять дней после выхода из Сиэтла, все приборы показали, что над нами чистая вода, и мы всплыли без хода на перископную глубину. Море было чистое, льда не было. Я приказал поднять радиоантенну и передать донесение начальнику штаба ВМС. Через несколько секунд мы установили радиосвязь с Пирл-Харбором. Когда радист отстукивал точки и тире, я с сожалением думал о том, что через несколько минут мое донесение будет в Пентагоне.
Видимость была хорошая. Сильный ветер поднимал волны высотой до метра, море было покрыто барашками. Для приема по радио указаний начальника штаба я приказал идти на перископной глубине с выдвинутой радиоантенной. С целью экономии запасов кислорода и дорогостоящего ядерного топлива я разрешил Эрли отключить кислородные баллоны и остановить главную турбину левого борта.
Вскоре, однако, мы опять встретили льды, чем были немало удивлены, так как во время пути на север эта часть Чукотского моря была чистой. Видимо, сильный юго-западный ветер пригнал лед в восточную часть моря. Пришлось опустить радиоантенну и перископы и погрузиться на большую глубину. При нормальных условиях, то есть в глубоководных районах, это был бы наиболее предпочтительный и быстрый способ перехода. Но здесь, в мелководном районе, пришлось двигаться медленно, избегая столкновений с плавающими льдинами, которые встречались на нашем пути. Это было очень утомительное плавание.
Уже к вечеру мы вошли в очень мелководный район, по которому нам предстояло пройти около сорока миль. При движении на север этот путь был свободен, а сейчас покрыт массой глубоко сидящего торосистого сибирского льда. Вскоре мы нашли разводье и всплыли на поверхность для выяснения обстановки. Было очевидно, что единственный возможный для нас путь пролегал подо льдом. Мы были окружены с трех сторон, и могло потребоваться много дней длительного ожидания благоприятной ледовой обстановки для прохода в надводном положении или на перископной глубине. Я приказал вахтенному офицеру развернуться на север по направлению к чистой воде. Затем мы медленно погрузились до безопасной глубины и повернули на юг, пытаясь найти самые глубокие впадины в дне океана. Вскоре мы уже преодолевали ледовое поле, буквально зажатые между льдами и грунтом; до нижней стороны льда и под килем оставались считанные метры. Когда гидролокатор показал, что впереди находятся огромные массы льда, вахтенный офицер начал поиск больших глубин. Пришлось непрерывно маневрировать, используя малейшие углубления в дне океана. Показания эхолота передавались регулярно. Сорокамильный участок нашего пути, проложенный на карте, напоминал плохую горную дорогу с острыми зигзагами и крутыми поворотами. Через несколько часов глубина начала постепенно увеличиваться. Около полуночи мы достигли открытого водного пространства, встали на якорь и, выдвинув антенну, стали ждать ответа от начальника штаба. Вскоре я получил шифровку следующего содержания: