— Ну и зачем вы меня позвали, Гарри? — Роулинг с легким раздражением смотрел, как сэр Мортимер Рединг заправляет салфетку под воротник. Белая кость, голубая кровь, и не только кровь, подумал Алан. Да и сюда, в «Сент Джон», один из лучших ресоранов Лондона пэрская морда пригласила его не зря, чтобы унизить. Всем известно, что Роулинг предпочитал изысканной кухне пинту доброго эля и хорошо прожаренный ростбиф. Это вот эти потомственные дворяне, в хрензнаеткаком поколении, уже родившиеся с серебряной ложкой в зубах предпочитают пустить пыль в глаза, зная, какой из нескольких десятков вилок и что правильно есть. Его пэрство как раз из таких и происходил. Золотая молодежь, личное знакомство с Ее Величеством, Оксфорд и сразу после этого теплое и насиженное место в МИ6, где вместо пуль и бомб террористов докладные записки и аналитические сводки, а также мастерство подковерных интриг. Вывезти бы тебя на экскурсию в Ольстер, с раздражением подумал Роулинг, да заставить бы поработать полевым агентом. Да нельзя, связи и положение не позволяют. Это только он, Алан, сын портового докера и незаметной секретарши начинал с самых низов, пройдя все ступени служебной лестницы и не один раз рискуя жизнью. И дворянство у него было не потомственное, а личное, полученное из рук королевы не за красивые глаза и племенную собачью родословную, а за пролитую кровь, свою и чужую.
— Ну поздравляю вас, МИ5 опять облажалась, — с довольной рожей сообщил Рединг.
— Опять?
— Ну снова, какая разница в игре слов. Вы упустили русскую шпионку как ее там, Рысь, кажется?
— Упустили?
— А то, — Мортимер довольно сделал глоток вина, и замер, наслаждаясь эффектом и смакуя вкус одновременно. — Отличное Шато-Лафит. Попробуйте, не пожалеете.
— Откуда у вас такие сведения? — пропустил мимо ушей предложение Роулинг.
— Птичка на хвосте принесла, — довольно осклабился Рединг. — Вы же знаете ответ заранее, Алан. Ладно, не буду повторять, что вы ее прощелкали, но это так.
Он достал из кожаного портфеля пару фотографий.
— Вот ваша Рысь-Разумовская проходит таможенный контроль во Франкфурте, надо еще выяснпть, кто ей помог с оформлением документов, правда у русских с этим сложностей не бывает, они чертовски эффективны. И второй, уже наш фигурант, младший Драбицын с ней. По документам они, правда, итальянцы, а у русских к ним слабость еще двухвековой давности. Но это так, лирическое отступление. Теперь они наверное уже мирно спят в своих постельках в Санкт-Петербурге. Или пьют свою ужасную водку и играют на балалайке. Шучу. Короче, Разумовская вышла из игры.
— То-то вам облегчение, — съязвил Алан. — У них, кажется, есть открытый счет к МИ6?
Вот так, получи, подумал Роулинг. То-то ты непроизвольно поежился. А как вы исходили визгом еще вчера, когда только что не замуровались заживо в своих домах, думая, что к вам пришли со счетом. И спасать ваши дворянские задницы должны были мы, цепные сторожевые псы. Счеты между МИ5 и МИ6 тоже ба-альшие…
— Но след она там оставила, — еще одна фотография оказалась перед Аланом. — Как мы подозреваем, она что-то готовит во Франкфурте. Она ускользнула от вас, Роулинг. Но вы еще можете реабилитироваться. У вас кажется хорошие контакты с БНД? Эта группа — ваша. Вот, возьмите все, что мы на них накопали.
Папка из портфеля начальника директората внешней контрразведки и безопасности перекочевала в портфель Роулинга.
— И, сэр Алан, приятного аппетита! — поднял бокал Рединг.
Гвидо стоял у окна, глядя сквозь грязные стекла на закрытое по случаю раннего и, следовательно, нерабочего времени здание пип-шоу. Обитель разврата, подумал он. В этом квартале, куда их поселил приор, все было противно богу. Содом и Гоморра, право слово… Блудницы всех полов, содомиты, любодеи — все словно сошло со страниц Библии. Только вот в те времена это было стыдно и позорно, народ был богобоязненный и правильный. Женщины были женщинами, мужчины — мужчинами, за любодейство и педерастию забивали камнями. Не то, чтобы он поддерживал практику казней извращенцев — времена все-таки со времен Ветхого Завета изменились — но всем пособникам сатаны, обуреваемым похотью, как естественной, так и противоестественной место в аду. Так что возможно приор был не так уж и неправ — сохранить духовную чистоту среди гнезда разврата было само по себе испытание. Гвидо осенил себя крестным знамением и поцеловал нательный крест.
Сейчас они с Марко в апартаментах были вдвоем — Анджело на колесах мотался по делам, Сандро пошел в ближайший супермаркет за продуктами, не только же пищей духовной жив монах, тем более если выполняет мирские дела во славу Его. То, что сейчас он готов нарушить одну из заповедей господних, «не убий» его не волновало — он убивает врага веры и Святого Престола, по крайней мере так сказал приор. И отпущение грехов он получит лично от Его Святейшества.