— Ну что, твой выход! — я поправил на плече ремень «АТ», чуть не причмокнув губами и не сказав «ищи!».
Гоша лишь отмахнулся, и держа в одной руке артефакт, а мачете — в другой, ступил во влажную зелень тропического леса.
Первый день прошел штатно, его даже и описывать нечего — зеленка и многочисленная, зачастую ярко окрашенная как те ядовитые лягушки-древолазы мелкая живность, а вот утро второго…
Мы шли, пробираясь мимо стволов тропических деревьев, густо обвитых лианами, и вдруг ощутили столь непривычный для этих мест запах табачного дыма. Не сговариваясь, мы рухнули на землю и стали осматриваться и прислушиваться.
Я вошел в транс. Вот она, чужая аура, метрах в ста. Если приглядеться, мужик в тропической форме и с автоматом, ну уж точно не индеец, смолит вонючую сигару из местного горлодера. А за ним две обычные армейские палатки, чей-то полевой лагерь.
Гоша вопросительно взглянул на меня. Ну что делать? Обойти тихо и без шума, или… Нет, хвостов и заслонов при отступлении оставлять за собой нельзя. Я жестами объяснил Гоше «вести наблюдение», а потом провел большим пальцем руки по горлу. Гоша кивнул. Мы как можно более тихо избавились от нашей поклажи, и, подползя метров на пятьдесят, перешли на ускорение.
Когда мир теряет цвет и звуки становятся лишь медленными колебаниями воздуха, время замирает. И остаешься только ты и твой враг. Огнестрел в такой ситуации бесполезен, когда пуля летит не быстрее теннисного мячика, а затвор движется еще медленнее, это для тебя не оружие. Мигом оказавшись около мужика с автоматом, я взмахнул мачете, лезвие которого медленно, с усилием, преодолевая сопротивление мяса и костей, перерубило шею часового. Гоша сквозанул мимо меня к палатке, я же, дождавшись пока лезвие освободится, кинулся ко второй. Точно, один спящий. Взмах руки, и теперь уже спящий навеки.
Я выскочил из палатки почти так же по времени, как Гоша выскочил из своей, и показал на пальцах «два». Кивнув, я вышел из боевого транса, и мир обрел свои привычные цвета и звуки, в том числе и шлепок отрубленной головы на влажную, увитую ковром тропических трав, землю.
После того, как мы осмотрели лагерь, стало понятно, что это были наши конкуренты, боевики ФАРК. Как они так расслабились, и то, что среди них оказался курящий, я не знаю. Тут уже больше выпал элемент везения, зачастую очень нелишний в нашем деле.
Ну и пришлось нам заняться мародеркой — наши грязные, заскорузлые и вылинявшие от пота костюмы годились лишь на пугала, а аммуниция уже на ладан дышала.
Мы переоделись в запасную полевку ФАРК, отпоров только от рукава эту чужую нашивку, снарядились по полной. Хоть теперь напоминаем солдат, а не студентов-антропологов. До кучи перевооружились — с тем старьем, которое было у нас, только индейцев пугать. Здесь же боевики притащили с собой много вкусного — по крайней мере я без сожаления оставил старенький «АТ» и взял его новую версию, которая относительно недавно поступила на вооружение РИА. Как все это оказалось у повстанцев — черт его знает, наверняка смежники из ГУ ГШ подсуетились, срисовать бы номерок и потом Старшему подкинуть для расследования. Революционно-освободительная борьба в чужой стране — это хорошо, и тут в зависимости от ситуации надо ее либо придушить, либо направить в нужное русло и помочь материально. Тут видимо гушники решили оказать помощь в тяжкой борьбе против американского империализма и гегемонии запада, только вот похоже не вышло.
Вот с боеприпасами я связываться опасался. Со времен войны и последующих локальных конфликтов с трофейными боеприпасами работать запрещалось — в памяти еще живы были и диверсионные патроны, и албанские заминированные магазины, да и гранаты с убранным замедлителем. Вряд ли, конечно, боевики с собой тащили такой раритет, если не предупредишь, жертвы будут уже из своих, но подстраховаться стоило. Поэтому гранаты— нафиг, хотя пару можно взять и на «картошку», а патроны и гранаты к подствольнику возьмем у жмуров, уж они-то себе явно в б/к их не забьют. Из заботливо оставленных невскрытых цинков брать не будем от греха подальше, на такие «подарочки» я в свое время насмотрелся.