Глава 6.
Как бы ни начинались Славкины сны, его всегда неминуемо выбрасывало к этой дороге. Это была заброшенная железнодорожная колея на окраине города, сразу за обрывом Подгорной. Трухлявые шпалы и рельсы, пахнущие ржавчиной, а вокруг болотца талой воды, сохраняющиеся до осени, зарастающие ряской и стрелолистом, со вполне живыми лягушками внутри. Когда Славку негостеприимно стряхивало с обрыва, перемазав глиной и выкачав в шариках чертополоха, они начинали недовольно орать на то, что он нарушает их уединение. Слушая их вопли, он очищал майку и старенькие шорты от грязи и щепок, выбирал колючки из волос, пушистых, как цветки этого самого чертополоха, когда они уже доцвели, и, перепрыгнув зеленеющие лужицы, вскакивал на пути. Поезда здесь не ходили и можно было прыгать со шпалы на шпалу или, раскинув руки, бежать по рельсу туда, где дорога пряталась в тумане среди отряхающих воду кустов и где всегда - дожидался игреневый конь. Или чалый. Честное слово, Славка не умел разобраться. Но всегда жалел, что во сне не оказывается в кармашке шорт куска сахара. Конь медленно переступал, звеня удилами, тепло дышал в ладонь и иногда позволял себя погладить. В последних снах на коне сидел всадник. Славке хотелось узнать, кто он, но он всегда медленно уезжал в сторону ракит, пустоши и бурьяна, а Славка торопился за ним в туман. И потом, скатившись с насыпи и вытряхнув щебенку из сандалий, знакомой тропкой бежал сквозь мокрые заросли, осыпая на себя водяную морось, спускался в ложбину и разжигал костер.
Время не имело значения. Времени не было. Не было вчера и завтра, и братание пращура с медведем и танковая атака под Прохоровкой были здесь и сейчас. И только от него зависело, какое "где" выбирать. Но были черные сосны над холмом, треск веток и рождающиеся в костре янтарные замки и города. И человек, в серебряном сееве сходящий с холма и вдруг перечеркнутый надвое светом и тьмой. Сладкий запах кипрея и головки ромашек, сбиваемые отяжелым от росы крылом плаща. Корзна.
- Ну здравствуй, отрок. Говори.
Могли иногда разниться детали: в котле оказаться кулеш вместо борща, потянуть внезапным холодным ветром или, наоборот, теплом, запахнуть пижмой и рябиной; звезды могла перечеркнуть вынырнувшая ниоткуда тень мохнатой кривой сосновой лапы, которой не было "вчера" и не будет "завтра", но был вечен рисунок созвездий над головой, тяжелое крыло плаща и лицо в лунном серебре. Всегда. Неизменно.
И янтарь костра осенял ночь.
Даже если дома было утро.
"Мне снился сон, короткий сон длиною в жизнь:
земля в дымах, земля в цветах, земля в тиши..."
Однажды он пришел раньше. Или позже. Потому что был ноябрь. Потому что Славка стоял в холодном осеннем лесу, чувствуя, как пропитываются леденящей моросью шорты и рубашка и зубы начинают выстукивать дробь. Потому что ветер остервенело рвал с кленов и осин последние листья, они разбегались по земле с шорохом вспугнутых зверей; и над лесом, почти задевая за ветки, неслись серые тучи. А в поле оказалось еще хуже, и не только потому, что ветер смешанный с дождем резко ударил в спину, а скользкая грязь разъехалась под ногами. И не потому, что сандалия утонула в мутно-желтой воде, а он выбрался жалкий и грязный, жалея, что не остался под деревьями. Случаются плохие сны.
Их можно проснуться.
Или переснить.
Но сон цепко держал его клетью измызганного кустовья, липкостью глины, волглостью опадающих листьев. И самое страшное в этом сне было, что сон чужой.
Хорошо дома прыгать через канавы, прокопанные нерадивыми газовщиками, оскальзываться, шлепаться, поднимая грязь и брызги, и опять нестись, расплескивая янтарь глинистых луж, а потом греться с Женькой у батареи, наперебой обсуждая, как было здорово. Не было ни Женьки, ни батареи, ни нормальной городской осени - только это поле и поднятые в немом проклятии руки сосен вдали. Над холмом. И бредущая вверх старуха в паутине осенней мороси. Черная от воды сорочка, худые лопатки, слипшиеся волосы... а что старуха и воин в лунном серебре, сходящий с холма - одно... Неправда! Неправда!! Не...
- Да-а, - сказал Женька и замолчал, потому что других слов у него не было.
Славка стыдливо переминался с ноги на ногу. С одежды текли на аккуратный коврик под дверью грязные ливни. Зубы Славки стучали громко и отчетливо.
- Раздевайся, - приказал Женька. - А то челюсти выпадут.
- Ш-швои... н-не вы-выпад-дут...
Прыгая на одной заледенелой ноге, Славка пробовал всунуть другую в тренировочные штаны, предложенные Женькой, а тот героически включал стиральную машину.
- Ну? - спросил он коротко, бросая Славке полотенце и ставя на газ чайник.
- Что?
- Солнышко.
- Где?
Женька покрутил пальцем у лба и показал на окна веранды.
- А еще Никодимовна деду рассказывала, как ты исчез посреди улицы.
Никодимовна была их общая соседка, ябеда и сплетница. Но в конце концов растворяться у нее на глазах это не повод. Было видно, что Женька не отступится. Спас Славку закипающий чайник. Женька забегал с ним в поисках подставки и временно отстал. А Славка подвернувшимся под руку огрызком карандаша стал корябать покрывающую стол газету.
- Здорово, - оценил неслышно подкравшийся Женька. (Вот интересно, а если бы он слышно подкрадывался?) Славка взглянул на свои художества. Газету украшал впечатляющего вида самострел. - Сделать можно. - Женька водрузил чайник на край стола.
- В школе много шуму было?
- А-а... -друг пожал плечами. - Звонок прозвенел. Но она грозилась брату сообщить. На варенье.
- Пусть. Она сообщала уже.
Славка задумчиво зачерпнул, не глядя, и тут же метнулся к раковине, жутко плюясь и хватая воздух открытым ртом.
Женька удивленно потянул себя за ухо. Оказалось - больно.
- Ты сдурел?
- Я-а? Это ты сдурел! На! - банка с вареньем очутилась у Женьки под носом. Женька осторожно принюхался.
- А, солидол. Это я велик смазывал. Так будешь рассказывать или нет?
Славка пришел домой, когда уже темнело. Полез за учебниками. Из тетрадки по математике выпал листок. "Навь. Надия." Силуэт всадника. "Карна. Димка сказал - страхолюдина. Димка дурак. Ночь протечет..." Какой он глупый был еще позавчера. С Олькой драться полез, потому что она на весь класс объявила, что он стихи пишет. Ну и что! Лицо Карны стояло перед ним. Славка единым движением сбросил со стола учебники, расправил альбомный лист и нацелил карандаш.
Глава 7.
- Сла-ва! - грозным тоном вопросил Дмитрий. - Куда ты девал анальгин из аптечки?
- Кончился, - невнятно буркнул Славка, дорисовывая хвост коня.
- Он не мог кончиться, там четыре пачки было.
- Ну, тогда я его съел.
- С упаковкой?! - брат сегодня явно не страдал чувством юмора.
- Не, упаковку я в унитаз выбросил.
Считая, что разговор окончен, Славка вновь уткнулся в рисунок. Дмитрий взял его за плечо:
- Владислав, я говорю совершенно серьезно! Я, конечно, не верю, что мой брат самоубийца...
- Угу, - Славка ткнул кисточкой в черную краску.