— Ну что ж, — с дежурной улыбкой сказал юрист. — Вот мы и на месте.
Рассеянно кивнув, Пендергаст опустился на колени, раздвинул траву у внушительной могильной плиты и прочитал надпись:
Здесь покоится
Луи де Фронтенак Диоген Пендергаст
2 апреля 1891 — 15 марта 1965 TEMPUS EDAX RERUM.[4]
Огилби, стоя позади Пендергаста, водрузил свой крокодиловый дипломат на надгробие, расстегнул замки и извлек некий документ. Придерживая дипломат, положил листок на него.
— Мистер Пендергаст! — Юрист протянул ему тяжелую ручку с серебряным пером.
Пендергаст подписал бумагу.
Огилби, в свою очередь, изобразил замысловатую подпись, шлепнул печать, проставил число и убрал документ в дипломат. Захлопнул крышку, щелкнул замками.
— Вот и все. Я засвидетельствовал, что вы посетили могилу вашего деда. Мне не придется лишать вас наследства. Во всяком случае — пока, — с коротким смешком заметил он.
Пендергаст поднялся, и юрист протянул ему миниатюрную ладошку.
— Всегда рад, мистер Пендергаст; надеюсь через пять лет снова насладиться вашим обществом.
— Взаимно, — сухо улыбнулся Пендергаст.
— Прекрасно! Я теперь в город. Вы со мной?
— Думаю заглянуть к Морису. Он обидится, если я не засвидетельствую ему свое почтение.
— Именно, именно! Подумать только, один присматривает за Пенумброй — сколько? — уже двенадцать лет! Знаете, мистер Пендергаст, — коротышка наклонился вперед и понизил голос, словно собирался поведать какую-то тайну, — нужно непременно навести здесь порядок. Вы можете выручить за поместье хорошую сумму — очень хорошую! Плантаторские дома начала девятнадцатого века — последний крик моды. Здесь получится отличный отель!
— Спасибо, мистер Огилби, но я, пожалуй, не буду с этим спешить.
— Как угодно, как угодно. Не задерживайтесь дотемна. Фамильные привидения и все такое… — Коротышка зарысил прочь, тихонько посмеиваясь и размахивая дипломатом. Пендергаст остался на кладбище в одиночестве. Он слышал, как завелся «Мерседес», как заскрипел гравий под колесами, а потом наступила тишина.
Пендергаст еще немного походил по кладбищу, читая могильные надписи. Каждое имя пробуждало в нем воспоминания — все более и более странные и необычные. Здесь лежали перезахороненные останки родственников, извлеченные из семейного склепа на Дофин-стрит после того, как сгорел особняк Пендергастов. А кто-то еще при жизни выразил желание быть похороненным в родовом гнезде.
Солнце опускалось за деревья; золотистый свет тускнел. От мангровых болот потянулся через лужайку бледный туман. Воздух пах листвой, мхом и папоротником. Пендергаст долго стоял среди могил — молчаливо и недвижно, а на землю опускался вечер. Из окон плантаторского дома просачивался сквозь деревья желтый свет. Запахло горящими дубовыми дровами; этот запах неизбежно вызывал воспоминания о детстве, о лете. Из высокой кирпичной трубы лениво струился голубой дымок. Заставив себя двигаться, Пендергаст оставил наконец кладбище, миновал питомник и добрался до крыльца. Рассохшиеся доски протестующе заскрипели под ногами.
Пендергаст постучал в дверь и слегка отступил. Внутри раздались медленные шаги, потом загремели замысловатые замки и засовы. Массивная дверь распахнулась; сгорбленный старик в старинном костюме дворецкого с суровым видом стоял на пороге.
— Мастер Алоиз, — сдержанно приветствовал он Пендергаста, не протягивая руки.
Пендергаст сделал это сам, и старый слуга тепло ответил на его пожатие.
— Морис, как вы тут?
— Хорошо. Видел, как машины подъехали. Принести вам в библиотеку рюмочку хереса, сэр?
— Отлично, спасибо.
Старик повернулся и медленно двинулся через холл в библиотеку. Пендергаст отправился следом. В камине горел огонь — не столько для тепла, сколько для того, чтобы одолеть сырость.
Позвякивая бутылками, Морис топтался у буфета; он налил в крошечную рюмку хереса, поставил ее на серебряный поднос и торжественно подал Пендергасту. Пендергаст взял рюмку, глотнул и огляделся.
Лучше тут не стало: на обоях пятна, в углах горы пыли, в подвале шуршат крысы. За пять лет, что он здесь не был, все заметно обветшало.
— Давайте, Морис, я найду экономку, пусть живет здесь. И повара. Вам так будет гораздо легче.
— Глупости! Я и сам могу следить за домом.
— Думаю, одному тут опасно.
— Опасно? Вовсе не опасно. Я на ночь хорошо запираюсь.
— Разумеется. — Пендергаст отпил хереса, очень сухого «Олоросо». Он лениво попытался припомнить, сколько бутылок осталось в погребах. Столько, что ему и за всю жизнь не выпить — не говоря о портвейне, других винах и отличном старом коньяке. По мере угасания боковых ветвей семейства все винные погреба вместе с деньгами переходили к нему — последнему члену рода, находившемуся в здравом уме.