Элистэ все это не понравилось, она с тревогой покосилась на бабушку, но та и бровью не повела, лишь неуверенно возразила:
– Сперва вы должны услужить нам, как обещаете, а уж потом речь пойдет о деньгах.
Ее слова были встречены лающим смехом; лицо нищего скривилось в ухмылке, отчего лоскутья облезающей кожи на носу и щеках пришли в движение. Он даже не удосужился ответить.
– Ровно сто рекко, полная плата за ваши услуги. – Цераленн бесстрастно протянула ему пачку банкнот. – Мы следуем за вами.
Элистэ вдруг показалось, что она поняла мысли бродяги. Она могла поклясться чем угодно, что он подумал: уж не убить ли их всех и ограбить? Но не решился. Возможно, потому, что они хоть и женщины, но их четверо против него одного. Или, побоялся, как бы на их крики не прибежали жандармы. А может, он был не так страшен, как казался на вид. Да и болезнь, вероятно, основательно подорвала его силы. Догадайся он о содержимом саквояжа Цераленн – и нападения было бы не избежать. Но он не догадался. Поразмыслив с минуту, он взял деньги и сунул под тряпье.
А что, если, получив деньги, он просто исчезнет?
– Не бойтеся. Папаша Кенубль выложит мне за вас еще шесть рекко, так что к нему-то я вас и доставлю. Он не жмотничает, как экспры, – ответил бродяга на ее невысказанный вопрос.
– Кенубль? – переспросила Элистэ. Знакомое имя, но где она его слышала? – А за что он выложит шесть рекко?
Похоже, у него не было желания объяснять.
– Ладно, двинулися. Следуйте за мной и не болтайте. Ежели, конечно, соизволите, Возвышенные дамы.
Они без особой охоты пошли за нищим и вскоре углубились в узкие промозглые закоулки, скорее всего даже не отмеченные на карте Цераленн. Разумеется, он мог их вести прямиком к ближайшему отделению жандармерии.
«А вот этого уж он не сделает, – уверенно подумала Элистэ. – Не такой он дурак, чтобы потерять сотню рекко, не оставив себе ни одного бикена».
Так куда же он их ведет?
Поход, казавшийся бесконечным, на самом деле занял немногим более получаса. К огромному облегчению Элистэ, закоулки вскоре остались позади, и они вышли на довольно приличную улицу старых, однако вполне респектабельных магазинчиков и жилых домов. Кое-кто из мастеров уже приступил к работе, готовясь открыть свое заведение через пару часов, когда пойдут первые покупатели. Начиналась нормальная утренняя жизнь, и это должно было бы успокоить Элистэ, но на самом деле внушало ей ужас. Мир пробуждался ото сна, приближался рассвет, а с ним появятся толпы на улицах. Возвышенных путниц сразу заметят, как ни скрывайся. А за этим последуют поношения словом и делом – проклятия и плевки, камни и палки, срывание одежд и страшный исход. Элистэ вспомнила, что ей рассказывали об особенно пламенных революционерах, которые любят выжигать на телах Возвышенных кровавое клеймо ромба. Но даже если обойдется и без таких крайностей – квартал как-никак выглядел достаточно цивилизованным, – от них просто потребуют удостоверения личности или пропуска на право свободного передвижения за подписью окружного комиссара. Предъявить они, естественно, ничего не смогут, тогда патруль кликнет жандармов или народогвардейцев. Многие Возвышенные попадали в такие истории. В их числе и Гизин во Шомель.
Но с ними ничего подобного не случилось. Проводник повернул за угол и вывел их на знакомую Элистэ улицу Клико, что на краю Набережного рынка. А на этой улице прямо перед ней замаячило известное заведение – булочная-кондитерская мастера Кенубля «Приют лебедушек». Не то чтобы Кенубль пребывал в числе наимоднейших столичных кондитеров, отнюдь, но зато пользовался известностью среди наиболее преуспевающих горожан и наименее видных невысокопоставленных Возвышенных. Он никогда бы не смог стать одним из поставщиков Бевиэра, и все же Элистэ в свое время невольно обращала внимание на восхитительные запахи, струившиеся из «Приюта лебедушек», и на воздушные торты-безе в витрине кондитерской. Проезжая мимо, она иной раз поглядывала на эту витрину, но ей и в голову не приходило остановиться и заглянуть в магазинчик. Обо всем этом она вспомнила теперь с большим сожалением.
«Приют лебедушек» занимал первый этаж старого и весьма почтенного дома солидной кладки, высокого и довольно вместительного. На верхних этажах этого достойного строения, судя по всему, проживал сам хозяин с семейством. Окна первого этажа были ярко освещены. Кондитер, вполне естественно, уже начал рабочий день и приступил к выпечке пончиков с фруктовой начинкой и булочек с кремом, слоеных пирожных и эклеров, миндальных лепешек и фирменных, в форме лебедя, плюшек из воздушного теста. В желтоватом свете витрины проступали согбенные фигуры голодных нищих, столпившихся у дверей. На двери же красовался огромный, вызывающе алый ромб; тем же знаком были украшены тент, фронтон и висящая над дверью резная вывеска – силуэт лебедя. Зловещий символ поверг Элистэ в ужас, как и вид нищих, несомненно, бывших сплошь республиканцами.