– Стойте, – приказала она и уже собиралась схватить проводника за руку, покрытую язвами, но тот и сам оглянулся, не замедляя шага, так что ей не пришлось до него дотрагиваться. – Это же красный ромб экспров!
– Ну и что?
– В этот дом нельзя заходить.
– Не заходите, – невозмутимо отозвался он.
На сей раз Элистэ сама удивилась, что не влепила ему пощечину. Рука уже начала подниматься, но все-таки она снова сдержалась и вопрошающе оглянулась на бабушку.
– Не переживай, – посоветовала та спокойным тоном. – Жребий брошен, нам остается идти до конца.
– Но эта мразь ведет нас прямо в…
– Тише. Без паники. Самообладание, внучка, прежде всего. Не забывай о том, что ты из Возвышенных. Подождем, чем все это кончится.
Спорить с Цераленн было бесполезно. Элистэ могла идти дальше, остановиться посреди улицы или бежать. Она решила идти за бродягой.
Тот, однако, провел их не мимо нищих, осаждавших вход в лавочку, а в узкий переулок, отделяющий «Приют лебедушек» от соседнего дома, к задней двери, украшенной таким же красным ромбом, и по-хозяйски постучал. Ему тут же открыли. В дверях стоял мужчина с круглым лицом и столь же округлым животиком, среднего роста и средних лет. Белый фартук, обтягивающий упитанное брюшко, и руки, до локтей припорошенные мукой, красноречиво свидетельствовали, что перед ними кондитер Кенубль собственной персоной. Его густые седеющие кудри были забраны под белый колпак с пришитым большим красным ромбом.
– Что скажешь, друг мой Лоскут? – обратился Кенубль к их золотушному проводнику.
– Шесть рекко за доставку, – ответил тот.
– Справедливо. Именно так. Великолепно.
Элистэ с тревогой наблюдала, как деньги переходят из рук в руки.
«За что он ему платит? И почему?»
Лоскут пересчитал полученные деньги, кивнул и молча растворился в ночи. Элистэ почти не обратила внимания на его исчезновение. Ее глаза были прикованы к тому, кто их, по всей видимости, купил, – кондитеру; тот же приглашал их войти, раскланиваясь с невероятно топорной галантностью.
– Окажите честь вступить под кров вашего покорного слуги, Возвышенные дамы, – проговорил он.
Было еще не поздно бежать от этого дома, расписанного алыми эмблемами экспроприационистов. На миг Элистэ захлестнуло желание так и сделать.
– Я к вашим услугам, Возвышенные дамы. Соблаговолите войти, – пригласил кондитер, сопроводив свои слова еще одним чудовищным поклоном. – Здесь вам ничто не грозит, здесь вы будете в полнейшей безопасности, я вас заверяю.
В его облике и словах сквозили неподдельная искренность и озабоченность, но Элистэ это отнюдь, не убедило.
«А как объяснить в таком случае эти мерзкие красные знаки? И ромб на колпаке?»
Если бабушка и испытывала похожие сомнения, то виду не подала. С непоколебимой, судя по всему, самоуверенностью она кивнула хозяину и прошествовала в дом. Обменявшись испуганными взглядами, Аврелия и Кэрт последовали ее примеру. Элистэ била дрожь – и от страха, и от холода; она лишь надеялась, что под широким плащом этот признак слабости останется незамеченным. Искоса взглянув на Кенубля, она проскользнула мимо него в дверь и оказалась в обсыпанной мучной пылью холодильной камере, посреди которой находился стол для готовки с мраморной столешницей; на столе лежала горка Пластов частично раскатанного сдобного теста. В камере было почти так же холодно, как на улице, и дрожь отпустила Элистэ только тогда, когда мастер Кенубль провел их в соседнее помещение – ярко освещенную пекарню, где в глубоком камине горел огонь, а большие печи уже успели накалиться. Воздух, пропахший корицей, был неимоверно насыщенным, горячим и ласкающим – словно ванна с душистыми солями. Несмотря на свои опасения, Элистэ не смогла сдержать восхищенного вздоха. Она тут же откинула капюшон и стянула перчатки, чтобы онемевшие от холода уши и одеревеневшие пальцы отошли в этой поистине тропической жаре. И если бы не приличия, она заодно сняла бы и туфли с чулками, ибо ноги у нее закоченели и она их не чувствовала.
– Суп, Возвышенные дамы. Вам требуется горячий суп. Или чай? Горячий шоколад? – предложил Кенубль.