Никто не сказал ни слова. Элистэ задержалась настолько, чтобы хоть чуть-чуть отошли руки и ноги, и поспешила своей дорогой, спиной ощущая взгляды бродяг. Она шла вдоль правого берега Вира, явно приближаясь к мосту – свет фонарей становился все ярче Еще двадцать минут против ветра, показавшиеся ей двумя часами, – и старый Винкулийский мост предстал перед нею во всей красе. Справа раскинулся Набережный рынок. Теперь она знала, где находится: в добрых сорока минутах ходьбы от «Приюта лебедушек» – и то если бы она не устала и была полна сил. Но сейчас? Ноги едва переступали, грязные обледенелые юбки тянули к земле; она не шла, а тащилась. Сколько еще идти? Небо на востоке уже начинало сереть.
«Скорей, скорей, скорей!»
Но ноги отказывались подчиняться.
Вконец измотанная, спотыкаясь на каждом шагу, Элистэ пересекла рынок. А небо безжалостно подгоняло. И тут противу ожиданий ей улыбнулась удача: послышался скрежет колес по обледенелым булыжникам, и на ночной улице появился одинокий фиакр. Она помахала рукой, удивленный возница остановился. Сказав куда ехать, Элистэ забралась внутрь. Экипаж покатил, а она откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и погрузилась в полудрему.
Фиакр медленно трясся по улицам, небо заметно светлело. Когда они выехали на улицу Клико с ее лавочками и жилыми домами, высоких крыш уже коснулся рассвет. Фиакр остановился, возница потребовал деньги. Элистэ совсем забыла, что придется платить за проезд. Она сунула руку в карман за вязаным кошельком, где держала с пригоршню бикенов – мелочь на чаевые носильщикам и слугам, единственные деньги, которые ее высокое положение в прошлом обязывало всегда иметь при себе. Высыпав монетки на ладонь, она протянула их вознице.
Он взял мелочь, наметанным глазом определил сумму и заявил:
– Мало, нужно еще двадцать пять.
Элистэ с удивлением уставилась на возницу. Мало? Но что прикажете ей делать? Какая глупость! Она же отдала все, что у нее было. Он повторил свое требование. До чего же он глуп! Она повернулась и пошла.
– Эй, вы! – заорал тот сердито.
Когда-то подобный тон вызвал бы у нее презрение или гнев, но теперь она познала унижение и всего боялась. Страх подхлестнул Элистэ, она забыла про усталость и побежала. За спиной раздались разъяренные крики возницы, цокот копыт и гром колес. Она успела нырнуть в узкий проход между двумя лавками, и фиакр проехал мимо. Элистэ позволила себе с минутку отдышаться и перевести дух, прижавшись спиной к холодной стене, затем осторожно выглянула из-за угла. Улица Клико оживала. В окнах затеплился свет, за шторами замаячили тени. Двое или трое торговцев уже расположились на мостовой со своими тележками, редкие пешеходы спешили, горбясь от пронизывающего ветра.
А «Приют лебедушек»? Из своего укрытия она не могла его видеть. Фиакр уехал. Прикрыв лицо отворотом капюшона – в такую погоду это не могло вызвать подозрений, – Элистэ выскользнула на улицу, пробежала последние полквартала…
И на бегу остановилась, юркнув в тень: у «Приюта лебедушек» стояли на страже народогвардейцы. Судя по скучающим физиономиям, они торчали здесь довольно давно. Рядом сшивалось несколько зевак в надежде на любопытное зрелище. На двери кондитерской красовался огромный новенький алый ромб – на сей раз настоящий.
Кенублей уже увезли, а их собственность конфисковали в пользу Республики-Протектората. Элистэ опоздала, опоздала на несколько часов. Силы и решимость разом оставили ее. Она сникла, как подрезанный колос.
На две-три минуты она, видимо, погрузилась в беспамятство – глядела на «Приют лебедушек» и ни о чем не думала. Но в конце концов ее взор оторвался от двери кондитерской и скользнул вверх по стене, к узкому оконцу в тени карниза, этой чердачной смотровой бойнице, и ей показалось, что она уловила скрытый блеск своих же глаз, следящих за улицей со ставшего ей привычным наблюдательного поста. Конечно же, она сейчас очнется и обнаружит, что и вправду стоит там и смотрит вниз, на улицу Клико. Ей не впервой переживать такие видения.
Но, увы, это был не сон. Она стояла на мостовой. Порыв ледяного ветра пронесся по предрассветной улице, заставив ее содрогнуться.
«Как быть теперь? Что делать?»
Холод пробирал Элистэ до костей, тяжелая намокшая одежда почти не грела. Она натерла ноги и так устала, что ломило все тело. Изнеможение и страх пока еще заглушали чувство голода, но пронизывающий холод оборачивался несказанной мечтой о чашке горячего бульона или чаю.