Многие выжившие, оставшись одни, не выдерживали и накладывали на себя руки. Самоубийств в эти три года случилось не меньше, чем укусов зараженных. От страха, от безысходности, от потери близких или привычного мира.
От шока из-за случившегося.
Я перенес одиночество легко. Уж точно легче тех, кто вынес себе мозги. Да и одиночество это было довольно спорным. Рядом всегда находилась Мадлен.
Но я все равно скучал. По людям. Голосам. Общению. И вот наконец-то его получил. Десять дней я с ними. И начинаю чувствовать дискомфорт. Да что там! Я сдерживаюсь из последних сил и мечтаю только об одном – как можно скорее уехать.
Это буквально вопрос выживания. Большие группы людей, как бы добры они ни были к тебе, несут беду.
И привлекают внимание тех, кто теперь охотится на человека разумного.
16 июля
– Завтра утром я уеду.
Лэрри чуть приподняла брови, но не стала убеждать, что я все еще не очень здоров.
– Есть причина для такой спешки?
Она была. Находиться рядом с людьми становилось невыносимо. Я уже почти что на пределе от такого количества общения. Но сказал иное.
– Я кое-кого оставил. Пора возвращаться.
– А я надеялась позвать тебя в Маунт-Митчелл. Там есть несколько отелей, куда в наше время никто не придет.
Я жил на берегу океана больше года, и туда тоже мало кто приходил. Но приходил. И это не доставляло никакой радости. Одни проблемы.
– Безопасных мест нет. Чем быстрее мы это поймем, тем больше будет шансов.
– И все же там безопаснее, чем здесь.
– Аппалачи не самое дружелюбное место для пришлых.
– Ты вырос на севере, Марвин. Здесь юг. В этой части гор менее суровый климат.
Я лишь покачал головой:
– И все-таки это горы. Может, зимой и нет ужасного мороза, но хватит и того, что есть. Высокая влажность, реки, ручьи, заболоченная местность. А когда в декабре ляжет мокрый снег, вы не почувствуете разницу с севером. Зима есть зима. И добыть еду в горах, когда надо шуметь, а зверя искать порой днями, пускай их и развелось в достатке, – тяжело. Лучше отправляйтесь на восток. Равнина и океан прокормят всех.
Она с сожалением хмыкнула и сказала с грустной улыбкой:
– Жаль, что ты не можешь.
Мне тоже было жаль. Но я понимал, что вместе с ними не стоит ехать. Пожалею. И они тоже. Хотя очень хотелось согласиться.
Одиночество – моя броня, пускай она и довольно ядовита.
17 июля
Вечер. Я довольно много проехал и сейчас спрятал машину за Трентоном, в леске, на берегу Френч-Бранч. До Кротана рукой подать, но впереди в небо поднимается столб густого черного дыма, слышны выстрелы.
Я не рискну. К тому же рука точно свинцом наливается, и я все время потею. Лэрри, по доброте душевной, слишком много всадила в меня вакцины. Эффект у нее совершенно обратный. Чем больше этого яда в крови, тем мне хреновей. Я едва выжил, и организм до сих пор борется с последствиями.
Поэтому я все время пью, благо вода перестала вызывать отвращение.
Я выехал ранним утром, и они все вышли провожать меня.
Лэрри заплакала, обняв. Малышка Клер сунула в подарок флягу с хорошим бурбоном. Тавиньо просто пожелал удачи. Кто-то из Куперов поделился молоком.
Настоящее молоко, черт его дери! Я уже почти успел забыть этот вкус! Тянуло остаться и поселиться вместе с коровами под одной крышей.
– Будем недалеко от Олд-Форт. По тысяча четыреста седьмой. Надумаешь – нагоняй, – сказала мне Лэрри. – Река Биг-Крик. Запомни.
Я не стал ей говорить, что до горы Митчелл долгий и опасный путь на запад. Они застряли в Кинстоне, что же ждет их в том же Шарлотте? Она и так это знала, но готова была рискнуть ради своего будущего и безопасности.
Пускай призрачных и мнимых.
И мы простились.
С тяжелым сердцем. А может, светлой грустью. Кажется, ни у кого не возникало сомнений, что вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся в этой жизни.
Порой расстояние и в сто миль становится непреодолимым. Что уж говорить о большем?
19 июля
Кротан. Ночь. Завтра уже дома, если мне будет улыбаться удача.
А сейчас я видел чудо. Сказку. Волшебство. Магию.
Я уже задремал, когда погруженный во мрак лес взорвался громким стрекотом. Тысячи невидимых цикад запели одновременно, так громко, что у меня зазвенело в ушах. А потом из чащи пришел свет.
Он был тусклый, но в первое мгновение, со сна и после болезни, мне показалось, что на меня летит автомобиль.
Я дернулся, хватаясь за винтовку, щурясь и со сна мало что соображая.
А потом увидел его.
Почти двадцати футов в высоту, он шел с величием короля, высоко держа голову, так, чтобы все видели его корону. Огромные оленьи рога, заросшие мхом, мерцали бледно-зеленым светом, и вокруг них летало целое облако бледных ночных мотыльков.