Поднялся и кивнул своим:
– Кончайте его, братцы.
18
Небо
Что-то мохнатое ткнулось Равилю в щеку. Теплым дыханием согрело лицо.
– Шайтан, – улыбнулся он. – Шайтан, дружище!
Равиль обнял руками прозрачную шею верблюда, и тот потянул вверх, помогая встать. Колени подгибались, и Резеда поддержала его, стараясь не касаться искалеченной спины. Шериф перекинул ногу через хребет Шайтана, ухватился за горб, и верблюд качнулся, как корабль, отходящий от пирса, оперся на одну, потом на другую ногу и медленно поднялся.
– А где…
Дорожка из осиновых стволов, перевязанная надежной капроновой веревкой, уходила над Летянкой в туман – неестественно, как по линейке, перечеркивающий темную реку. Сотни прозрачных фигур собрались вокруг Равиля, и он ощутил, как наполняется, напитывается исходящей от них приязнью и благодарностью.
Над головой сиреневым цветком дышало небо. Колпак в середине оказался дырявым, и в круглое окно над четвертым кругом смотрела бесконечность.
Резеда взяла Шайтана под уздцы. Андрей Мусаевич встал справа от Равиля, Герасимов – слева.
Резеда шагнула вперед, и Шайтан послушно двинулся за ней.
– А где?.. – в последний раз обернулся Равиль.
У опоры моста мертвой змеей лежал кнут, треххвостье на его тонком конце пропиталось темной кровью.
Они ушли, сказал Герасимов. Не беспокойся, они совсем ушли.
19
Мертвецы
Григорий туго перетянул голень мокрым бинтом.
– Водка осталась еще? – спросил он у копающегося в рюкзаке Петра и опустил порванную штанину. Тот молчал. – Оглох? Я говорю – водка есть? – Григорий оглянулся через плечо и вздрогнул.
Петр стоял, замерев, с протянутой бутылкой в руке и шальными глазами смотрел туда, где Евсей беседовал с ментом. Рядом стиснул кнут побелевший Гаврила.
Чувствуя хруст каждого шейного позвонка, Григорий повернул голову.
Вокруг сидящего над ментом Евсея стояли пятеро.
Слепо чесал бороду обожженный Юрок. Хлопал по ладони обломком стрелы залитый кровью Егор. Растирал обрубок мизинца Степан. Гладил замаранный бурым живот Стас.
Пятый, одетый в камуфляжную куртку и штаны, стоял на одной ноге и выливал воду из бродня. Голова его была сплошь покрыта темно-зелеными нитями, они запутались в рыжих волосах, налипли на щеки и лоб, свисали пышными усами и эспаньолкой.
– Матерь Божья, – хотел выдохнуть Гаврила, но язык прилип к небу, и воздух вырвался изо рта невнятным мычанием, когда пятый улыбнулся и утер от тины лицо.
Лицо охотника, убитого по пьяному спору в егерской избушке. Лицо, которое уже восемь лет как исчезло в безымянном болоте.
Рыжий распахнул куртку. В груди зияли три отверстия.
– Кончайте его, братцы, – поднялся Евсей.
Развернулся и, не видя окруживших его мертвецов, пошел прочь.
Мимо замерших истуканами детей, мимо перемолотых, покромсанных кузовных металлом тел, мимо окровавленных лиц, мимо пожилой женщины, неестественно склонившей набок голову.
– Тварюга! – вышел из ступора Петр. – Их-то зачем привела? – заорал он и швырнул в женщину бутылкой. Стекло прошло насквозь изломанную грудину, упало на угольный рафинад, заскрипело по песку. – Стреляй, Батя! Стреляй! – заорал что есть мочи Петр. – Они тут повсюду! – крикнул он, тыча пальцем в прыгающих с кочки на кочку, бегущих к черному песчаному берегу истерзанных ребятишек.
Евсей выдернул из кобуры пистолет и начал палить в пустоту.
– У него ружье! – взвизгнул Григорий, глядя, как медленно поднимает карабин рыжий охотник.
Воздух наполнился гудением, которое стремительно упало до комариного звона.
В три прыжка Петр оказался подле Евсея. Схватил его в охапку и заорал, перекрывая писк:
– Валим, братцы!
Евсей попытался отмахнуться, но Петр упрямо волок его к мосту.
– Я так не уйду! Он мне за Егора должен! За Егора! – прорычал Гаврила. Прянул с места, оттолкнув на ходу кого-то невидимого, и побежал к распластанному менту.
Пуля свистнула, размолотила в пудру аспидный рафинад и выбила пыльный фонтанчик у ног Григория. Раз, подумал он, вспомнив марку карабина.
– У него еще четыре патрона! Ходу, Петр, ходу!
Грохнул еще выстрел, и Григорий втянул голову в плечи. Ноги, не чувствуя боли, понесли его к мосту. У самой реки за спиной раздалось:
– Гриня! Помоги! – Гаврила крутился волчком и отчаянно тряс кнутом, зажатым в ладони. – Она меня укусила! Змея! Она укусила! Отруби ей голову!
Григорий оглянулся. Рыжий упер приклад в песок и, закинув голову, хохотал. Хлопал ладонью по ляжке, тыкал пальцем, указывая на беглецов слепому Юрку.